за нее не возьму. Это мой способ извиниться перед вами.

Линн соскользнула со стула.

– Да, я все еще хочу ее купить. И я заплачу за нее.

– Как пожелаете. Сейчас заверну.

Хотя ее сердце продолжала громко биться, она начала приходить в себя. С гордо поднятой головой она прошла вдоль стены, на которой были развешаны картины, но едва могла сосредоточить на них свое внимание.

Через мгновение послышался голос:

– Вы мне не верите.

Линн повернулась и прямо подошла к стойке.

– Верю или нет, – сказала она спокойно, – это не имеет значения. Просто дайте мне картину, пожалуйста, и я поеду.

Линн дождалась, пока покупка не будет завернута. Пальцы Кериды обращались с бумагой и картоном с осторожностью, у нее были овальные ногти, а когда она нагнулась, то Линн увидела ее выразительный профиль. Интеллигентное лицо, подумала Линн.

Тишина снова была резко нарушена.

– Он превратил ее жизнь в ад. Я говорю о матери и отце Роберта. Ее родственники ненавидели его. Они умоляли ее бросить его, но она не хотела. Слишком гордая, слишком оскорбленная. Я знаю. Я видела ее ласковую, мягкую, которая выслушивает нежные извинения и верит, что это больше не случится. Я думаю, и вы тоже.

Теперь сами собой возникли слова возмущения в горле Линн:

– Вы ничего обо мне знаете!

– Нет, я знаю. Я знаю, что ваша красивая дочь не подумала бы обо мне, если бы в ее голове не было беспокойства. Она уже много знает, но хочет знать больше. Я поняла это. Возьмите себя в руки, дорогая, позаботьтесь о себе и своих детях. Я знаю, вы думаете, что я чокнутая, и, может быть, я такая и есть, но я вам даю мудрый совет.

Дверь захлопнулась за ней, и холодный ветер ударил Линн в лицо. Порыв ветра обогнул каменный угол улицы и хлестал ее, пока она бежала по направлению к Главному Центральному вокзалу. Ноги почти ее не слушались.

Нежные, мягкие – нежные слова извинения…

Странная женщина, такие дикие глаза. Как они, должно быть, ненавидели друг друга! Не так как мы с Робертом, потому что мы – вопреки всему, мы…

Но он лгал мне. А она – все ли, что она говорила, правда?

Чувствуя легкую тошноту, Линн боролась со встречным ветром, пробираясь сквозь толпу. Внутри просторного вокзала громко звучал «Добрый король Венцеслав». Люди спешили в свои загородные дома, в бодрых звуках приветствий Линн черпала силу, толстый мужчина хлопнул другого по спине, и две матроны завопили с восторгом, увидев друг друга. Это были обычные, повседневные звуки. Это были обычные, нормальные люди…

Колеса поезда стучали на стыках рельсов. Правда – нет, правда – нет, говорили колеса. Линн откинула голову на спинку сиденья. И молодая, элегантно одетая женщина, сидевшая рядом с ней, спросила встревоженно:

– Вы плохо себя чувствуете?

– Только голова болит, спасибо. Со мной все в порядке. – В замешательстве Линн улыбнулась.

Машина была припаркована на станции. Она села в нее и проехала через город, который выглядел таким же, как и утром, ей было удивительно, что ничего вокруг не изменилось. На стоянке у супермаркета были припаркованы большие автомобили-фургоны, желтые школьные автобусы возвращались в гараж, а витрины были украшены к празднику, как будто бы ничего важного не произошло с сегодняшнего утра.

Казалось слишком рано возвращаться домой. Действительно, было рано, потому что она хотела сделать еще одну остановку в городе по дороге на вокзал. Но после всего, что случилось, ей хотелось только стремглав бежать прочь. Она остановила машину у маленького ресторанчика, чтобы выпить чашку чая с булочкой. Чай успокаивает.

«Он ударил меня, пока я лежала на льду со сломанным бедром». Ну, в это трудно поверить. Да, у него бывали вспышки дикого гнева – как хорошо я это знаю! Но такой садизм – никогда. Нет, в это трудно поверить.

Керида была странная, очень странная, пожалуй, не совсем нормальная. Но если бы она была более разумной, уравновешенной, мягкой, сговорчивой смогла бы я в большей степени ей поверить? – размышляла Линн.

Если хотя бы часть сказанного оказалась правдой, как ужасно, что Роберту приходилось столько лет это скрывать! Но ведь я бы попыталась ему помочь! Разве он не знал, что я бы попыталась?

Горячая чашка чая, которую Линн держала двумя руками, вызвала у нее воспоминание о ее родителях, сидящих за кухонным столом в длинные зимние дни. Они обычно так же держали чашки. Это было время, когда все было просто… Ее глаза наполнились слезами, и она отодвинула чашку.

Кто-то отпустил монету в музыкальный ящик, сохранившийся, по-видимому, с пятидесятых годов, и записанные на пластинку голоса, поющие о потерянной любви, зазвучали в сером, наводящем скуку помещении ресторана. Пора было уходить. Настало время, сказала бы Джози, смотреть в лицо действительности.

«Иди домой и, не поднимая скандала, спроси у него все, что ты хочешь знать, и скажи ему, о чем ты уже узнала».