– Господи, Линн! Я написал заявление об уходе и все такое. За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, я могу остаться после такой пощечины? В то время как Брюс Леман пожинает плоды моих трудов?
– Брюс этого вовсе не хотел, – сказала она.
– А сейчас он очень хорошо это принял.
«Мир кружится вокруг меня, а я ничего не понимаю», – подумала Линн. Затем, чтобы хоть что-нибудь сказать, она спросила:
– Ты уверен, что правильно поступаешь, уходя от них?
– Без сомнения. В любом случае, они хотят, чтобы я ушел, ты разве этого не видишь? Они нашли способ облегчить мой уход. Они сделала все так унизительно, чтобы я захотел уйти, – лицо Роберта исказилось и превратилось в трагическую маску, щеки раздулись, брови сошлись на лбу, рот открыт. – Я погиб, Линн! Уничтожен. Опозорен. Выброшен как мусор, кусок мусора.
Это было верно. Он сам это сделал с собой, но все же это было верно. Что она могла или должна была сказать? Она ничего не могла придумать, кроме самых примитивных слов утешения.
– Приготовить тебе что-нибудь поесть? Ты же не обедал.
– Я не могу есть. – Он посмотрел на часы. – Половина девятого. Не слишком поздно, чтобы увидеть Брюса. Пошли.
– Увидеть Брюса? Но зачем?
– Конечно, чтобы поздравить.
В панике она искала какое-нибудь веское выражение:
– Он не захочет нас принять. Мы будем незваные гости.
– Ерунда. Он оценит наши поздравления. Мы приедем с бутылкой шампанского.
– Нет, нет. Он в трауре. Это неловко, – возразила она.
– Это не имеет ничего общего с трауром Брюса. Это вопрос чести Роберта Фергюсона, его поведения, его порядочности. Я хочу, чтобы он увидел, что я могу принять это как мужчина.
– Зачем мучить себя и придавать этому такое значение, Роберт? Достаточно просто позвонить по телефону.
– Нет. Достань шампанское. Он может его охладить в течение получаса в своем морозильнике.
Она спросила его безмолвно: «Кого ты обманываешь этой бравадой? По его собственному признанию, он в глубине души умирает».
– Если ты хочешь отпраздновать, – сказала она любезно, – то застегни пуговицу и смени галстук. Он в пятнах.
Брюсу все равно, но Роберт увидит себя в зеркале, и ему будет неприятно.
Она не была в доме Брюса с того дня. Когда они приехали, он читал; он держал книгу в руках, когда пошел открывать дверь. Вечер был холодным и ветреным, один из предвестников зимы, и, по всей видимости, он накрывался вязаной шалью Джози, когда сидел на том самом диване, на котором они лежали вместе, и он прикрыл ее этой шалью.
И она подумала, а не пришли ли ему в голову те же самые мысли, и она не могла глядеть на него или в сторону дивана, а для вида стала гладить белого кота.
Брюс спросил, не имеют ли они ничего против, если он прибережет шампанское для другого вечера, когда они снова соберутся все вместе, пояснив: – Я сегодня не в состоянии пить. У меня был ужасный день, Роберт.
– Послушай, почему же?
– Очень просто. Это твоя должность. Ты ее заслужил, и она должна быть предложена тебе.
Роберт пожал плечами.
– Это благородно с твоей стороны, Брюс, но, как видно, не судьба, вот и все.
Это замечание почти случайно сорвалось с его языка; оно должно было вызвать сочувственную реакцию за попытку бравады, или, учитывая тот факт, что все присутствующие знали, почему «не судьба», оно должно было вызвать возмущение.
Однако Брюс посочувствовал:
– Хочу тебе сказать, что я ошеломлен. Нелегко будет поддерживать твой уровень, Роберт. Лишь бы я только справился с работой.
– В любое время, если тебе понадобится мой совет, я в твоем распоряжении. Возможно, тебе было бы полезно прийти ко мне как-нибудь вечером в ближайшее время, и я бы тебе рассказал некоторые основные моменты того, чего я уже добился в этом направлении.
– Хорошо, спасибо, но пока еще рано. На меня это свалилось как тонна кирпичей, в то время как я еще не разгреб предыдущую кучу. Я пока еще не составил ясное представление о своих задачах.
– Понятно, – доброжелательно вставил Роберт.
– Хотя, в конце концов, это заставит меня убраться отсюда. Я как раз мечтал, не найдется ли на земле место, куда я смог бы убежать от себя самого, может быть. Внутренняя Монголия, или, Южный Полюс. Ну вот и будет Венгрия. Никакой разницы нет. Все равно придется тащить себя, за собой, а во мне все сломано.
До этого Брюс даже не посмотрел в сторону Линн, но теперь он полностью обернулся к ней и попросил: