l:href='#n_33' type='note'>[33]. Страшные изображения напоминали людям о конечности их земного существования. Быть может, они предупреждали тогдашних любителей мяса, что жадность опасна — она развращает.
В последние годы, когда я сижу за обеденным столом в Китае, надо мной все сильнее и сильнее начинает довлеть образ
И медленно теряю аппетит. Пока еще не сдаюсь, банкет следует за банкетом, но ем я на них все меньше и меньше. Желудок упрямо отказывается принимать пищу. Я пробую блюда, внимательно их рассматриваю, делаю записи в блокноте. Затем отправляюсь домой, туда, где остановилась на ночь, и покупаю по дороге лапшу быстрого приготовления — это единственная еда, не вызывающая у меня отторжения. Зато чувствую родство душ со знаменитым гурманом эпохи Цин. Юань Мэй, возвращаясь после пира с сорока переменами блюд и будучи возмущенным столь вульгарным расточительством, съедал плошку рисовой каши, чтобы утолить голод. После каждой поездки я прибываю в Англию с истощенными волосами и серой кожей. У меня уходит несколько недель, чтобы прийти в себя.
Меня охватывает паника. Я должна есть в Китае. Это моя работа, моя жизнь. Моя карьера, наконец. Больше десяти лет я предавалась обжорству на профессиональной основе. Желудок у меня железный, и это защищало меня от моей безоглядности. Однако, неотступно следуя принципу поедать самое разное, я проявила беспечность. Умом по-прежнему восхищаюсь китайской кухней. Но дальше так жить не могу. Писательница, выискивающая гастрономические нюансы, утратила аппетит!
Конечно, охватившее меня отвращение имеет и другие причины. Я устала не только от постоянных застолий, но и от вечных разъездов, и от Китая. Отдав немало этой стране, чувствую, как силы подходят к концу. Мне надоело вечно играть роль идеального дипломата, меня достал безумный кочевой образ жизни. Мне постоянно чего-то или кого-то не хватает. Я постоянно по кому-то скучаю. Все, наелась досыта — теперь мне просто хочется домой. Не желаю всю жизнь есть кроличьи головы и трепангов. Буду выращивать овощи в собственном садике, печь песочные коржики и пироги с мясом.
Теперь в моих дневниках, помимо набросков и очерков, появились странички, на которые я выплескивала свое отчаяние.
И снова, когда я сижу в Китае за ломящимися от яств столами, мне в голову начинают лезть думы о напророченном учеными надвигающемся продовольственном кризисе. Изменения климата начинают пагубно сказываться на производстве продуктов, а население Индии и Китая в массовом порядке переходит на мясо. Значит, для растущего поголовья скота требуется больше земли, уровень грунтовых вод снижается. Численность же населения земного шара неуклонно увеличивается. Эпоха излишков и дешевой еды скоро должна подойти к концу. Сколь безумной в ближайшем будущем, когда мы станем сражаться за нефть, воду и, возможно, зерно, будет казаться наша нынешняя расточительность! Все эти банкеты, все эти столы, проседающие под весом блюд из рыбы, мяса, креветок, кур, которые отправятся на корм свиньям, покажутся бредовым видением, отголоском нескольких десятилетий головокружительной роскоши, зажатых между эпохами дефицита и нормирования продуктов. Десятилетий, когда мы забыли о подлинной стоимости вещей.
Чудища
Следует признать, что китайцы, похоже, действительно всеядны. Однако они лишь кривое зеркало, в котором отражается ненасытность всего человечества. Китайское слово «население» состоит из двух иероглифов — «человек» и «рот». Сейчас в Китае один миллиард триста миллионов ртов. Жующих ртов. Сам Китай напоминает огромный рот. И ему «своих» продуктов уже мало. Китайцы лакомятся дарами из морей и океанов всей планеты. Недавно они открыли для себя молочные продукты, и теперь им нужно наше молоко, они хотят поить им своих детей, что, естественно, приводит к росту цен на молочные продукты в мировом масштабе. То же самое можно сказать про лес, полезные ископаемые и нефть, которыми надо расплачиваться за китайский экономический рост. Китай вышел на первое место по потреблению зерна, мяса, угля и стали. Его сколько угодно можно обвинять в ненасытности, но на самом деле он лишь с головокружительной скоростью наверстывает упущенное, чтобы сравняться в алчности со всем остальным миром.
Когда я после очередного банкета, вновь выбившего меня из колеи, сижу над лапшой быстрого приготовления, вдруг ловлю себя на том, что думаю о друге из Хунани Лю Вэе. Со всей своей скромностью, самоограничениями, вегетарианством и умением сострадать он, кажется, воплощает в себе куда как лучший подход к еде, да и вообще к жизни. Несмотря на то что его умеренность в эпоху всеобщего обжорства представляется вызовом целой культуре, она находится в согласии со взглядами на добродетели, которых придерживались мыслители в древнем Китае.
Более двух тысячелетий назад мудрец Мо-цзы писал о древних законах, касающихся еды и питья, следующее:
Конфуций, живший примерно в ту же эпоху, ел немного и заботился о том, чтобы количество риса, которое он потреблял, не превышало количество мяса. Подобное поведение служило примером для подражания целым поколениям детей, которых родители заставляли доедать до конца рис или лапшу, не портя при этом аппетит блюдами из рыбы и мяса. Тогда как в начале двадцатого века чиновники и торговцы объедались мясными, рыбными блюдами и экзотическими деликатесами, подавляющее большинство людей довольствовались овощами и зерновыми.
Как это ни парадоксально, при той роскоши китайской культуры больших застолий и невзирая на гротескный стереотип, согласно которому в Китае едят всё, традиционный рацион простого китайца может стать образцом для всего человечества. Именно так до сих пор ест старое поколение, бедняки и мудрые люди. Им вполне хватает риса на пару или вареной лапши с приготовленными без всяких изысков овощами; тофу, немного засахаренных фруктов и чуток мяса и рыбы — для аромата и питательности. В отличие от типичного набора еды, принятого на Западе, когда акцент делается на молочные продукты и животные белки, китайский рацион сбалансирован и доставляет огромное удовольствие. После всех моих гастрономических приключений даже представить не могу, что есть лучше подобного образа жизни.
Быть может, в привилегированных слоях китайского общества, как и во многих других странах, никогда не стихала борьба между хорошо воспитанными людьми и обжорами, между умеренностью и расточительством. Наш ужин с Лю Вэем, когда перед ним — пиала с рисом и тофу, а передо мной — суп из акульих плавников и жареные утиные язычки, лишь продолжение стародавних традиций.
Вам, возможно, покажется странным, но после всех этих рассказов о ненасытности и всеядности порой я думаю, что стану вегетарианкой.
