«Когда я смог спокойно обдумать случившееся, то понял: это коллективное безумие. Не может Верховный Совет руководить страной. Тут уже пахнет революционной ситуацией. А в запахе революции доминирует запах крови.
После Восьмого съезда народных депутатов я стоял перед серьезным выбором.
Либо президент превращается в номинальную фигуру и вся власть в стране переходит к парламенту. Либо я должен предпринять какие-то шаги, которые бы разрушили создавшийся дисбаланс.
В конце концов, все должно подчиняться какому-то одному, четко обозначенному принципу. Грубо говоря, кто-то в стране должен быть главным. Вот и все».
Ельцин дал понять, что с позицией Верховного Совета насчет ограничений собственной власти он в корне не согласен. И не пойдет ни на малейшие уступки ни на каком основании. Он с таким трудом выцарапал эту власть у Горбачева, отвоевал ее у него ценой развала Союза, и вот теперь он считал, что по праву может и должен быть единоличным «царем». Несогласных он найдет способ раздавить и уничтожить. Верховый Совет почувствовал всю степень угрозы, исходившей от президента, и объявил Ельцину импичмент. Это был первый импичмент в истории России, и основания для него были: незаконный захват власти, ликвидация Союза, два года «реформ», приведших страну к экономическому кризису.
«В конце 1991 года Александр Руцкой отправился с рабочей поездкой в Сибирь. То, что он увидел там, потрясло вице-президента до глубины души. Люди перестали получать зарплаты и пенсии, во многих городах не было тепла и света.
Резкий на слова, Руцкой, не сдерживаясь, бросил тогда во всеуслышание сразу же ставшими крылатые слова о «мальчиках в розовых штанишках» — младорефор-маторах».
Все это было тогда, в начале ельцинского правления.
Итак, 24 марта 1993 года заседание Верховного Совета началось с чтения секретарем Конституционного суда В.Зорькиным заключения по поводу обращения Ельцина к гражданам России. Решение Конституционного суда дает основания для объявления импичмента президенту…
Руслан Хасбулатов спешно созывает внеочередной, Девятый съезд. Он ставит на голосование вопрос об отрешении президента от власти. Если импичмент состоится, то вся полнота власти перейдет к его заместителю, вице-президенту и боевому генералу-афганцу Александру Руцкому. Ельцин чудом остался у власти. Не хватило каких-то трех десятков голосов, чтобы скинуть «царя» Бориса с его трона.
В стан оппозиции вслед за Руцким и Хасбулатовым перешли председатель Конституционного суда Валерий Зорькин, министр безопасности Виктор Баранников, Генеральный прокурор Валентин Степанков.
Все зависело теперь от того, как сработает «наш ответ Чемберлену», — в ответ на импичмент Ельцин организовал всенародный референдум. Он вошел в историю, как «да, да, нет, да» — именно такие ответы ожидали от народа, и вопросы были сформулированы таким образом, чтобы люди именно так и отвечали. И вот вся страна, как под волшебному мановению дирижерской палочки, проголосовала именно так, как от нее ожидали.
Почему? Ведь тот экономический развал, в который вогнали Россию «младореформаторы» с молчаливого согласия президента, был очевиден всем и каждому. Конечно, были подтасовки. Но не настолько же! Может, люди, как, простите, послушное стадо баранов, пришли к избирательным участка и ставили «галочки», не читая вопросов? Что за магический гипноз окутал всю многомиллионную страну в момент голосования по референдуму, заставивший народ сказать «да» на вопросы «доверяете ли вы президенту?», «доверяете ли вы экономической политике Ельцина?» и «нужны ли досрочные выборы парламента?»?
Все эти резкие ходы ключевых фигур на развернувшемся политическом Ватерлоо напоминали странную карточную комбинации… Мол, мы бьем тузом вашего короля…
И Кремль, и правительство на тот момент уже поняли, что история в России не делается в открытой борьбе. «Путчисты» боялись нарушить закон, боялись крови — и проиграли. Увы, но в России политическая власть всегда была предметом жестокой подковерной борьбы, кровавых незаконных битв и хитроумных интриг.
Белый дом — парламент, Верховный Совет — был гарантом законодательной власти. И Ельцин прекрасно понимал, что до тех пор, пока в России останется махина Белого дома, ему всегда можно будет предъявить обвинение для нового импичмента.
Белый дом напоминал пороховую бочку, готовую взорваться в любой момент.
Вопрос был лишь в том, кто бросит туда спичку.
«Наступило 5 июня 1993 года. В 9.45 я позвонил Коржакову и попросил принять усиленные меры для поддержания порядка в зале, где будет проходить открытие Конституционного совещания.
За 10 минут до начала заседания появился председатель Конституционного суда Зорькин. Я знал, что ему отвели место в первом ряду, крайнее слева, а Хасбулатову, председателю Верховного Совета, — крайнее справа. (…) Сразу после того как я сел на свое место, Хасбулатов вскочил и рванулся к трибуне. И тут началось… Когда в перерыве журналисты задали мне вопрос: «Что вы думаете о первом дне?» — я сказал: «Совещание продолжает работать, несмотря на провокационную акцию спикера». И все-таки Хасбулатов не тот: худой, тон какой-то просящий, глаза не сверкают, как обычно… Депутат Слободкин начал кричать, бросаться к трибуне. Его вынуждены были буквально вынести из зала.
Я вдруг отчетливо понял: сегодня у меня появилось непреодолимое желание разогнать всю эту компанию».
Ради чего же шла эта битва не за жизнь, а на смерть. Почему в мертвый клубок сцепились Верховый Совет и правительство — Белый дом и Кремль? Отчего депутаты и госчиновники, словно в кулачном бою, шли «стенка на стенку»? За что они, собственно говоря, боролись?
Мы должны пояснить, что означало слово «власть» в 1993 году и что было основным предметом борьбы.
Ключ к происходящему — вот он: ПРИВАТИЗАЦИЯ. Проще говоря, битва за деньги.
Началась битва за передел собственности. Был открыт «зеленый коридор» для перехода государственного имущества в частные руки. Началась борьба нового класса олигархов с прежней номенклатурной властью, которая мешала им спокойно поделить госсобственность между собой. Это благоволивший к олигархам Кремль и стоящий на стороне старой номенклатуры парламент.
Вот и вся суть «сложного законодательного конфликта», заключавшегося в противоречии функций двух ветвей власти.
