неба не хватающие», продолжают жить в селе Березники далекого Урала.
Зато Елена и особенно Татьяна мечтают «о своей звезде». Они переживают критический для женщин возраст середины жизни. Когда еще многого хочется достичь, многое попробовать, когда еще есть силы, но уже появляется ощущение быстротечности жизни. Когда для своей самореализации необходим прочный фундамент.
Приглядевшись повнимательнее к самим себе, «царские дочки» волей-неволей замечают, что главный, если не единственный их жизненный фундамент — это политическая карьера их собственного отца.
Но сами они далеки от политики. До сих пор они никак себя в «большой игре» не проявили. Им это было неинтересно. Каждому, как говорится, свое. Опасно, когда человек начинает заниматься не своим делом, ибо в таком случае его деятельность становится разрушительна для самого дела, для окружающих и для него самого. Страшно, когда человек берется за чужое дело, к которому не имеет ни склонностей, ни интереса, только потому, что оно престижно и «находится под боком».
Таким «престижным» новым делом для Татьяны Ельциной стала политика.
Лена Окулова шла по тихой московской улице, ведя за руку маленькую Машу с рюкзаком учебников за плечами. Уроки в школе уже закончились. Еще пара дней учебы — и все, каникулы! Стоял неожиданно солнечный для зимней Москвы день. Народ оживленно ходил по улицам, в радостном предвкушении праздника. Был канун 1992 года.
Вообще-то они обычно добирались из школы до дома на машине, но сегодня решили пройтись по улице. Посмотреть, как Москва готовится к празднику…
На многих улицах стояли живые елки, богато украшенные разноцветными гирляндами, закутанные в сверкающие нити мишуры. На елочных базарах, источающих приятный запах свежей смолы и хвои, суетились бабушки и дедушки, выбирая красавицу для своих внуков.
Маша беспрестанно крутила головой по сторонам, изучая новую, праздничную Москву, а мама держала ее за руку. Вооруженные спецы из службы охраны шли на чуть почтительном расстоянии сзади. С тех пор как Борис Ельцин стал президентом, никто из его семьи не ходил по улице без охраны.
Маша наклонилась к белому сугробу и зачерпнула ладонью чуть влажный снег, собираясь лепить снежки. Варежки мгновенно намокли, и Маша со смехом запустила в фонарный стол большим снежком. Он, словно маленькое белое пушечное ядро, влетел в столб и с мокрым хлопком распался на осколки.
— Попала, попала! — От радости Машенька даже припрыгнула на месте.
— Простудишься! — Мама обратила внимание на намокшие варежки, и сняла их. Погрела в своих ладонях покрасневшие дочкины «лапки». — Ну-ка спрячь руки в карманы! И давай мне сюда варежки, а то опять потеряешь… На тебя этих варежек не напасешься…
— Не потеряю! — Маша, как и многие десятилетние дети, отличалась «духом противоречия», установкой «я сама». Мокрые варежки она, вопреки маминой просьбе, глубоко засунула в карманы пальто. — Мам, пойдем покупать подарки. Тебе, папе и деду.
Слово «деду» Маша выделила особенно. Конечно, папа Валера был ей роднее и ближе деда Бори. Папу она видела каждый день и очень любила. Но про деда Машенька точно знала, что он в стране самый- самый главный. Почти как Дед Мороз.
Деда Борю каждый день показывали по телевизору, а недавно диктор сказал, что деда Боря ездил в Беловежскую пущу, и там ему вручили какой-то очень важный документ. И теперь он стал даже не как Дед Мороз, а еще сильнее. Он самый-самый главный Дед.
У него есть красивый белый дом в Москве, где он са-мый-самый большой начальник. А еще у деда есть настоящие пушки и танки. По телевизору показывали, как однажды летом деда Боря стоял на своем танке возле дома. Злые люди хотели у него что-то отобрать. И всем тогда было страшно. И мама даже плакала. Но деда победил нехороших людей, потому что добро всегда побеждает зло — так мама с папой говорят. Когда дед стоял на танке, то Маша страшно боялась за деда, только вида не показывала, потому что она уже большая девочка, и ей слезы и сопли распускать неприлично. Мама тогда говорила, что злые люди могут убить деда, и все время пила какие-то успокоительные лекарства. А деда — это мамин папа! И даже сейчас, когда по улице вдруг начинают проезжать колонны грузовиков, мама вздрагивает и подбегает к окну. Она говорит, что второй такой истории не переживет.
— Мама, а что мы подарим деду на Новый год? — Маша испытующе заглянула в глаза матери.
— А что бы ты хотела?
— Давай деду подарим танк. Игрушечный.
— Игрушечный танк? — Лена нахмурила брови — Почему?
— Потому что настоящий танк у него есть. А игрушечный у него будет просто так… А еще давай деду подарим большую-пребольшую елочную шишку. Стеклянную. Он ее повесит на елку и будет нас вспоминать. Только шишка должна быть большой-пребольшой…
«Нашему деду только шишки и дарить, — про себя с усмешкой подумала Лена. — А то он еще их в своей жизни набил… Шишка… Почему, интересно, большого начальника называют шишкой?»
— А что мы папе подарим?
— Папе — самолет! — не задумываясь выпалила Маша.
— Самолет мы ему уже дарили…
— Папа — пилот, и у него должен быть свой самолет! Давай ему подарим настоящий самолет!
Лена покачала головой, а сама подумала: а что, если в России разрешили частную собственность, то значит, могут появиться и частные самолеты?
— Ну что ты, дочка, где же я для папы возьму настоящий самолет?
— А ты у деда попроси. Он же сейчас самый-самый главный. Он все может. Любые подарки. Давай, он подарит папе самолет, тебе — новое платье, а мне — много-много игрушек.
— Маша, наш деда уже сделал нам всем подарки.
Глаза маленькой Маши заметно расширились.
— Правда? А какие?
— Он подарил нам новую жизнь. Мы теперь живем в совсем новой стране.
— Это как? — Маша непонимающе крутила головой по сторонам.
Ее окружали прежние улицы и знакомые дома, по улицам ходили такие же, как и всегда, люди.
— В этом месяце, Маша, все изменилось. Когда вырастешь — поймешь. Твое поколение станет первым поколением свободных людей. Благодаря твоему деду. Мы теперь — современная, демократическая страна. Но тебе еще рано говорить об этом. Ты все равно многого не поймешь. Как бы тебе понятно объяснить? — Лена прикусила губу. — Ну вот, раньше с нами никто из иностранцев разговаривать не хотел. Нас боялись. И американцы, и немцы, и французы… и даже негры из Африки… Про нас говорили, что мы дикари, что у нас медведи ходят по улицам…
— Правда, что ли?! — Маша недоверчиво посмотрела на мать.
— Да. Была эпоха холодной войны. А теперь все изменилось, началась новая жизнь. И про нас так говорить уже никто не будет. Наоборот, теперь с нами все здороваются, все нас уважают. Благодаря твоему деду.
— Ух ты! — Маша даже рот разинула от восторга. — Молодец, деда!
«Наш XX век был, может быть, самым драматичным в истории человечества, с точки зрения судеб людей, народов, идей, социальных систем и цивилизаций. Но, несмотря ни на что, он был веком человеческих страстей и переживаний, веком надежд и отчаяния, иллюзий и прозрений, обольщений и разочарований, радости и горя, любви и ненависти. Это был, может быть, последний человеческий век. На смену ему надвигается громада веков, сверхчеловеческой или постчеловеческой истории, без надежд и