Шубин низко наклонился над тарелкой, боясь чем-нибудь выдать свое волнение. Вот уж третий раз он слышит об этом!
— Вас потому и вытащили, что приняли за русского. Мы бы порасспросили его кое о чем. А по миновании надобности… — Курт сделал движение кистью руки, словно бы отмахиваясь.
— Да, русский недолго бы задержался у нас, — благодушно подтвердил толстый Готлиб.
— Вам вдвойне повезло, Пирволяйнен! — Франц выставил наружу свои щучьи зубы. — Не явись мы на помощь, вы попали бы в плен к русским.
— Уже во второй раз они приходят в этот квадрат. Ищут своего летчика.
— Который сбит не кем иным, как вами, Пирволяйнен! — многозначительно добавил доктор. — Вам не поздоровилось бы там, наверху.
Все засмеялись, но как-то невесело.
Они вообще были невеселые, видимо, очень издерганные и озлобленные, и оттого, конечно, особенно опасные.
— Я думал, это тот самый конвой, — осторожно сказал Шубин.
— Нет, конвою дали уйти. Это «морские охотники».
«Морские охотники»? Вот как!
На мгновение Шубин представил себе своих товарищей — там, наверху.
Нервы акустиков, приникших к приборам, напряжены до предела. Это очень трудно — ждать вот так: как кошка, которая подстерегает мышь, вся обратившись в слух, подобравшись, изготовившись для прыжка.
Но ни одного подозрительного звука не доносится со дна.
Недра моря полны разнообразных отчетливых или невнятных шумов. Вот быстрое жужжание, подобное тому, какое издает майский жук, — это винты соседнего катера. Вот резкое потрескивание — это эмиссия, не в порядке усилители акустического прибора, надо менять одну из ламп.
Звуки, привычные для слуха акустика, то пропадают, то выделяются на постоянном фоне, однообразном, похожем на гудение большой тропической раковины. Но не слыхать ни приглушенной речи, ни осторожных шагов, ни долгожданного характерного звука, напоминающего змеиный свист, который сопровождает подводную лодку, когда она скользит под водой.
«Только бы нам уцепиться за звук!» — говорит капитан-лейтенант Ремез. Отрядом катеров, наверно, командует Левка Ремез. Такой толстый, краснощекий, озабоченный! Они дружки-приятели с Шубиным. Он- то, наверно, и не уводит катера на базу, несмотря на безнадежность поисков.
Не отрывая бинокля от глаз, Ремез всматривается в даль. За спиной его негромко переговариваются сигнальщики. А в небе во все лопатки светит солнце. И по морю взад-вперед гуляет синеглазая красавица волна.
Хорошо!..
Шубин снова вздохнул.
— Командир обязательно доставит вас к месту назначения, — успокоительно сказал доктор. — Он лучший подводник Германии.
— О да! — поддержал Курт. — Умеет появляться и исчезать, как призрак!
За столом оживились. Все принялись наперебой расхваливать своего командира.
Готлиб уставился на Шубина тяжелым, мутным взглядом:
— По желанию, может обернуться надводным кораблем. Скажем, транспортом. Но, конечно, затонувшим, — поспешно добавил он.
Франц сердито постучал ножом по блюду, на котором лежала отварная рыба. К нему со всех сторон протянулись руки с тарелками.
Доктор полил свою рыбу соусом и торжественно оглядел присутствующих.
— В средние века, — сказал он, — никто не усомнился бы в том, что наш командир заговорен или продал душу черту.
— Я и сейчас думаю это, — пробормотал Курт, но так тихо, что услышал только Шубин.
Нервы его были напряжены, зрение, слух обострены, как никогда. Только виски по временам стискивало клещами. Одна мысль давно мучила, искушала.
Шубина подмывало — шумнуть!
Опасность, как грозовая туча, нависла над подводной лодкой.
Здесь разговаривали вполголоса, то и дело поглядывали на подволок, вестовой ходил вокруг стола чуть ли не на цыпочках, балансируя тарелками, как канатоходец в цирке.
Шубин ощупал гаечный ключ, который сунул на всякий случай за пазуху комбинезона, под пояс.
Это полезный предмет в его положении. Им можно не только убить. Им можно оповестить о себе!
Но для этого надо остаться в отсеке одному. Потом бесшумно вскочить и задраить переборки.
И тогда исполнить свой последний, сольный номер!
Надо колотить и колотить ключом по корпусу, оповещая Левку Ремеза о том, что внизу, на грунте, подводная лодка!
Глубины в заливе небольшие. Отчетливый металлический гул пойдет волной к гидроакустикам, которые напряженно прослушивают море. И тотчас же в ответ посыплются сверху бомбы, глубинные бомбы, одна серия бомб за другой!
Шубин вызовет огонь на себя!..
Но он сразу опомнился. «Летучий Голландец» погибнет, и он с ним, пусть так! Но ведь с подводной лодкой погибнет и ее тайна. А тайна, быть может, важнее самой подводной лодки…
Чем внимательнее прислушивался он к разговору в кают-компании, тем больше убеждался в том, что так и есть: тайна важнее подводной лодки!
То был очень странный, скользящий разговор. Нечто необъяснимо опасное таилось в начатых и незаконченных фразах, даже в паузах.
Недомолвки, намеки перепархивали над столом от одного человека к другому, как зловещие черные бабочки. И Шубин безуспешно пытался на лету поймать хоть одну из них.
От невероятного напряжения все сильнее разбаливалась голова.
Но распускаться было нельзя. Полагалось глядеть и оба, примечать, запоминать. Стыдно было бы вернуться к своим с пустыми руками!
«А я обязательно вернусь к своим! — со злостью, с яростью повторял Шубин про себя. — Выживу! Выстою! Выберусь наверх!»
Но для этого надо быть начеку, следить за тем, чтобы настоящие мысли и чувства не прорвались наружу!
Он также очень боялся допустить промах в какой-нибудь обиходной мелочи.
Знакомый разведчик рассказывал ему, что у немцев иначе, чем у нас, ведется отсчет на пальцах. Немцы не загибают их, а, наоборот, отгибают и начинают не с мизинца, а с большого пальца. И грозят не так, как мы, — покачивают пальцем не от себя, а перед собой.
Пустяк? Конечно. Но на таком пустяке как раз легко сорваться.
Потом он вспомнил, что выдает себя не за немца, а за финна. Это, конечно, облегчало его положение.
Как выяснилось, никто из подводников не знал по-фински.
— Еще ни разу не был в Финляндии. Я имею в виду: внутри Финляндии, — сказал Курт, обернувшись к Шубину. — Говорят, ваши девушки красивы. Длинноногие, белокурые?
— Напоминают норвежек, — заметил Готлиб.
— Но их ты тоже не видел, хотя бывал в Норвегии, — с каким-то злорадством вставил доктор.
— Вы счастливец, Пирволяйнен! — продолжал Курт, не обращая внимания на доктора. — Теперь вам предоставят отпуск. Если вы захотите, то сможете съездить в Германию. Вы бывали в Германии?
— Он бывал у нас в Гамбурге, — объявил Готлиб. — Он знает песенку гамбургских моряков «Ауфвидерзеен».
