еще не знаю как.

— Да? — заинтересовался Оливье, прекратив наконец каяться. — Ну-ка, скажи мне, что это. — Он вернулся к своей постели, сел и усадил рядом отца. — Но сначала объясни, что здесь происходит. Ты сказал, что он, Филипп, жив. И что он сам отдал тебе ключи. — Оливье это казалось непостижимым. Он полагал, что сделать такое Филипп мог разве что на смертном одре. — А кто осадил этот замок? Насколько я знаю, он нажил немало врагов, ко нынче даже стены дрожат. Не иначе как против него прислали целое войско.

— Это войско императрицы, твоей государыни, — грустно ответил Кадфаэль. — Причем оно больше, чем обычно, ибо в Глостере находились некоторые графы и бароны из числа ее сторонников. Ив, как только его отпустили, поскакал в Глостер, чтобы побудить ее выступить и спасти тебя. Выступить-то она выступила, это точно, но вовсе не ради тебя. Ив сообщил ей, что Филипп здесь, в Масардери, а она в запале поклялась захватить замок и повесить Филиппа на одной из башен, чтобы все войско видело. И она не отступится. Клятва была дана на людях, и ходу назад ей нет. Она твердо намерена предать Филиппа позорной казни. А я, — напрямик заявил Кадфаэль, — так же твердо намерен помешать ей, хоть пока и понятия не имею, как это сделать.

— Не может быть! — ужаснулся Оливье. — Это же просто злобная глупость, неужто она не понимает? Да после

такого поступка многие, кому и в голову не приходило сражаться против нее, схватятся за мечи. И в нашем стане, и в королевском люди есть разные, но даже самый отъявленный злодей задумается, прежде чем решится убить пленного. А откуда ты знаешь, что это правда? Что она действительно дала такую клятву?

— Мне Ив рассказал. А он своими ушами слышал, так что сомневаться не приходится. Она страстно желает его смерти, потому что ненавидит его и считает изменником…— Он и есть изменник, — заявил Оливье, но не столь резко, как мог ожидать Кадфаэль.

— С обычной точки зрения, да. Но все же его поступок не простое предательство. Увы, — голос монаха звучал удрученно, — боюсь, что скоро лучших людей из обеих партий ославят изменниками, как и его. Может, они и не перейдут к противнику, но, не желая больше проливать кровь, оставят мечи в ножнах, что будет сочтено несомненным предательством. Но как бы ни назвали содеянное Филиппом, суть не в этом. Она хочет заполучить его и предать казни. А я собираюсь ей помешать.

Некоторое время Оливье размышлял, покусывая костяшки пальцев, а потом сказал:

— Для нее самой будет лучше, если ей помешают. — И тут он взглянул на Кадфаэля с неожиданной тревогой. — Отец, ты ведь мне не все рассказал. Как идет штурм? Они не прорвались?

Оливье сказал «они», скорее всего, потому, что, находясь в заточении, не мог сражаться рядом с товарищами по оружию, однако одно это непроизвольно вырвавшееся слово устанавливало некоторую дистанцию между ним и осаждающими.

— Пока нет. Они проломили одну башню, но внутрь пробиться так и не смогли. Во всяком случае, — поправился монах, желая быть точным, — еще не смогли, когда я к тебе шел… Филипп отказался сдаться, но он знает, каковы ее намерения.

— Откуда?

— От меня. Ив принес это известие мне, рискуя жизнью, я же передал его Филиппу, не рискуя ничем. Но сдается мне, он догадался бы и безо всякого предупреждения. Тогда, помнится, он сказал, что должен будет позаботиться о своих людях на тот случай, ежели Господь опередит императрицу. Так он и сделал. Передал командование своему помощнику и разрешил — нет, приказал! — выторговать наилучшие условия и сдать замок. Завтра это будет сделано.

— Но он не… — Оливье чуть не сорвался на крик. — Ты же сказал, что он не умер.

— А он и не умер, хотя сильно покалечен. Не берусь утверждать, что он умрет от ран, хотя и такое не исключено. Но скорее всего, он будет еще жив, когда императрица вступит в Масардери, и Филиппа, невзирая на его состояние, поволокут на виселицу. Он согласился обречь себя на позорную смерть ради спасения своих людей. До них ей нет никакого дела, и, заполучив Филиппа да еще замок в придачу, она их отпустит на все четыре стороны. Конечно, с оружием и доспехами они расстанутся, но зато головы сохранят.

— И он согласился на это, — прошептал Оливье. — А каково его состояние? Его раны?

— У него переломаны ребра, и боюсь, что из-за сломанных костей есть и внутренние повреждения. И рана на голове мне очень не нравится — она может загноиться. Они швырнули через стену клеть со всяким железным ломом, а он, как назло, оказался поблизости. Поначалу он лишился чувств, но потом пришел в себя и отдал распоряжения — четкие и недвусмысленные. Они будут выполнены. Завтра, когда войско императрицы вступит в замок, Филипп станет ее пленником. Единственным пленником, ибо, если Фицгилберт согласится на предложенные условия, он свое слово сдержит.

— Значит, он так плох? Ни верхом ехать не может, ни идти, ни даже стоять? Да хоть бы и мог, — беспомощно покачал головой Оливье, — что толку? Купив свободу своих воинов ценой собственной жизни, он ни за что не согласится ускользнуть, не уплатив обещанного. По своей воле — никогда! Но ведь он и так при смерти. Она не посмеет! — резко заявил Оливье, но тут же взглянул в лицо Кадфаэля, и в глазах его появилось сомнение. — Или все же посмеет?

— Он уязвил ее в самое сердце, задев ее гордость. Да, сынок, боюсь, что она посмеет. Но, когда я покинул его, отправляясь к тебе, он снова впал в забытье и, по-моему, не придет в себя довольно долго, возможно, даже несколько дней. Уж больно скверная рана у него на голове.

— Ты хочешь сказать, что мы могли бы увезти его без его же ведома? Но как отсюда выбраться, ведь повсюду его люди. Я не очень-то хорошо знаю этот замок. Может, здесь есть какой-нибудь потайной ход? Но в любом случае нам потребовалась бы повозка. Правда, я знаю кое-кого в этой деревне, но не уверен, что жители слишком уж расположены к Филиппу. А вот на мельнице близ Уинстона меня знают хорошо, и подводы у тамошнего мельника есть. Не худо бы выбраться из замка сейчас, пока темно, — но кто это сделает? И как? Времени терять нельзя, ибо если они договорятся, то завтра дозорных Филиппа сменят караулы Фицгилберта. Но что-то мы наверняка можем сделать.

— Выход отсюда сейчас только один, — промолвил Кадфаэль, — через пролом, который они сделали в башне. Он сквозной, даже небо видно. Но они и сейчас там, наседают, пытаясь пробиться внутрь, а со стороны двора их сдерживают защитники замка. Если хоть кто-то из людей Филиппа попытается выбраться этим путем, его ждет верная гибель. Даже если осаждающие отступят, он все равно не сможет пробраться сквозь их кольцо.

— Но зато я смогу! — с жаром воскликнул Оливье, вскакивая на ноги. — Почему бы и нет? Ведь я один из них. Всем известно, что я сохранил верность императрице. Я ношу герб и ее цвета. Возможно даже, что среди тех, кто сейчас рвется в пролом, есть мои знакомые.

Он пересек подземелье, подошел к сундуку и сбросил плащ, прикрывавший меч в ножнах и легкую кольчугу. Стальные колечки слегка звякнули. — Видишь? Здесь все, что было при мне, когда меня схватили в Фарингдоне. А вот анжуйские львы — герб, который старый король пожаловал Жоффруа, когда выдавал за него дочь. По этой эмблеме люди императрицы сразу признают меня за своего. Филипп мог убить врага, но никогда не позарился бы на чужие пожитки. Если я облачусь в кольчугу, вооружусь и выскользну из замка, то кто в темноте сможет отличить меня от других осаждающих? А если кто-то меня узнает, я скажу, что в суматохе сумел вырваться и бежать. Ну а нет — буду действовать на свой страх и риск. Отправлюсь на мельницу, старина Рейнольд поможет мне раздобыть повозку. Но вот только… — Оливье призадумался. — Раздобыть-то я раздобуду, но пока вернусь с повозкой сюда, будет уже светло. Как же нам быть?

— Если ты серьезно задумал все это устроить, — промолвил Кадфаэль, захваченный воодушевлением сына, — то у меня есть кое-какие соображения. Если договор будет заключен, осажденным разрешат наладить сообщение с деревней. Насколько я знаю, среди воинов Филиппа были и местные жители. Некоторые из них, наверное, ранены, а иные, возможно, даже и убиты. Как только будет позволено входить и выходить из замка, родичи наверняка захотят выяснить судьбу своих близких.

Оливье беспокойно расхаживал из угла в угол, обхватив себя руками за плечи.

— Где сейчас императрица?

— Говорят, что она остановилась в деревне. Сомневаюсь, чтобы она вступила в замок раньше чем дня через два, наверняка ей захочется обставить свой въезд пышно и торжественно. Но в любом случае мы должны использовать оставшуюся часть ночи и первые часы после переговоров, когда будет