занавеса, к стене и стал ждать.
С первого дня своего пребывания в Масардери брат Кадфаэль каждую полночь просыпался и отправлялся в часовню. Делал он это отчасти по многолетней привычке, отчасти же оттого, что душой и сердцем по-прежнему был привержен монашеским обетам и хотел чувствовать себя бенедиктинским братом. Пусть даже ему не суждено более увидеть обитель. Кроме того, по ночам Кадфаэль оставался в часовне наедине со своими мыслями и с Господом. Замковый капеллан добросовестно исполнял все требы, положенные приходскому священнику, но монахом он не был и бенедиктинского распорядка не придерживался. Только один раз, когда и Филипп возжелал обратиться ко Всевышнему, полуночное уединение Кадфаэля было нарушено.
На сей раз он отправился в часовню несколько раньше, чем обычно, благо просыпаться не пришлось — он и не ложился.
Большинству защитников Масардери предстояла и вовсе бессонная ночь. Кадфаэль прочел подобающие псалмы и молча стоял на коленях, погруженный в невеселые раздумья. Все молитвы о вызволении Оливье были уже произнесены несчетное количество раз и устами, и сердцем. А то, чего он мог пожелать и попросить для себя, казалось малозначительным в преддверии надвигавшихся грозных событий.
Поднявшись с колен и уже направляясь к двери, монах неожиданно увидел, как тяжелый занавес колыхнулся, из-за него появилась рука и отвела ткань в сторону. Кадфаэль опешил, но не издал ни звука и лишь замер на месте. Кого он никак не ожидал увидеть, так это Ива — перепачканного, оборванного и растрепанного. Юноша приложил палец к губам, призывая к осторожности и тишине. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем Кадфаэль ладонью мягко оттеснил Ива назад, в угол, а сам выглянул в коридор. Спальня Филиппа находилась неподалеку, однако представлялось сомнительным, чтобы в такую ночь Фицроберт находился в постели. Коридор был пуст, а каморка Кадфаэля располагалась ярдах в десяти от часовни. Схватив Ива за запястье, монах торопливо увлек его за собой, проскользнул вместе с ним в свое пристанище и плотно закрыл дверь. Они молча обнялись, напряженно вслушиваясь в тишину. Из коридора не доносилось ни звука.
— Ты только говори тихонько, и нас никто не услышит, — сказал Кадфаэль, — здешний капеллан спит в соседней клетушке, но стенки в этой башне такие толстенные, что нам нечего бояться. Скажи, ради Бога, как ты сюда попал? И зачем? — Монах усадил нежданного гостя на свой топчан, присел рядом и крепко обнял за плечи, словно надеялся таким образом укрыть его от опасности. — Безумие! Что тебе могло здесь понадобиться? А я так радовался тому, что ты благополучно выпутался из этой истории.
— Я взобрался по лозе, — прошептал Ив. — И выбираться мне придется тем же путем, если только ты не знаешь лучшего…
Держа юношу за плечи, Кадфаэль чувствовал, как тот слегка дрожит, словно вонзившаяся в цель стрела. Дрожь постепенно стихала. — …Это не великий подвиг, — продолжал Ив, — перемахнуть через стену, покуда караульный болтается туда-сюда. И сейчас не до того. Главное, Кадфаэль, он должен узнать, что она задумала…
— Он? — переспросил монах. — Филипп, что ли?
— А кто же еще? А она — наша императрица. Она привела сюда полдюжины баронов, всех, кто находился в Глостере со своими людьми. И Солсбери здесь, и Редерс из Девона, и Фицрой, и Богун, и шотландский король — такого воинства она уже год как не собирала. И все эти силы она намерена бросить на приступ, ибо любой ценой, пусть даже самой высокой, хочет овладеть замком до того, как об этом походе прослышит Глостер.
— Глостер не знает? — недоумевающе покачал головой Кадфаэль. — Как же так, ведь она без него как без рук? Тем паче здесь его сын, пусть и взбунтовавшийся.
— В том-то и дело. Именно потому, что здесь его сын, она затеяла этот штурм, пока граф в отъезде, в Херефорде. Кадфаэль, она хочет убить Филиппа. Поклялась, что повесит его, и твердо намерена сдержать свое слово. К тому времени, когда Роберт вернется, дело будет сделано. Ему останется лишь похоронить сына.
— Она не посмеет! — выдохнул Кадфаэль.
— Еще как посмеет. Я слышал ее клятву и видел ее лицо. Она смертельно ненавидит Филиппа и ни за что не упустит возможности с ним расправиться. Она готова ему в горло вцепиться и никому не позволит разжать хватку, в том числе и Роберту. Все будет кончено, прежде чем он узнает.
— Да она с ума сошла, — прошептал Кадфаэль, бессильно уронив руки с плеч юноши. Перед мысленным взором монаха предстала нескончаемая череда жестокостей и злодеяний, порожденных этим убийством. Последние запреты будут отринуты, святость родственных уз попрана, и поднявшаяся буря унесет последние обрывки надежд на примирение и успокоение страны. — Роберт покинет ее! Возможно, даже выступит против нее! Впрочем, такой поворот событий мог бы, пожалуй, даже положить конец войне. Решись Глостер открыто выступить против Матильды, ее дело было бы безвозвратно проиграно. Но нет, скорее всего, он хоть и порвет с сестрой, но все же войной на нее не пойдет. А значит, усобица продлится и лишь станет еще более кровавой.
— Я знаю это, — сказал Ив. — Она готова и свои надежды на успех загубить, и страну ввергнуть в еще больший хаос. Один Господь ведает, сколько еще бед это принесет тем несчастным, которые всего-то и хотят, что мирно возделывать свои нивы, торговать да растить детей. Я пытался сказать ей все прямо в лицо, но куда там. Меня она просто выбранила, как мальчишку, но и людей куда поважнее слушать не стала. Поэтому я и явился сюда, к тебе.
«Не только поэтому», — подумал Кадфаэль. Ив действительно пекся об общем благе, но, кроме того, ему просто хотелось спасти Филиппа. Он обещал вернуться — и вернулся с оружием в руках, чтобы освободить Оливье, но казнить пленного противника считал непростительным варварством и не собирался потворствовать в этом своей жестокой и мстительной государыне.
— Хорошо, — сказал монах, — ко мне ты пришел, а дальше что? Чего ты ждешь от меня?
— Чтобы ты его предупредил, — просто сказал Ив. — Расскажи ему, что она замышляет, да так расскажи, чтобы он поверил и понял, что это серьезно. Ему следует узнать правду, прежде чем начнутся переговоры. Она готова, если потребуется, разрушить замок до основания, но, конечно же, предпочла бы заполучить его целехоньким. Может быть, она все-таки согласится сохранить ему жизнь в обмен на сдачу Масардери. — Конечно же, Ив выдавал желаемое за действительное, да и сам в глубине души не верил в такую возможность. Не верил в нее и Кадфаэль. — Так или иначе, Кадфаэль, скажи ему все как есть, а уж что делать — он сам решит.
— Хорошо, — очень серьезно пообещал монах. — Я все расскажу и постараюсь, чтобы он понял, чем рискует.
— Тебе он поверит, — удовлетворенно пробормотал Ив, вздохнул и откинулся к стене. — А мне теперь надо пораскинуть мозгами и сообразить, как отсюда выбраться.
К тому времени в Масардери все уже привыкли к брату Кадфаэлю. Воины знали, что он гость их лорда, и с почтением относились к его духовному сану. Монах мог свободно расхаживать по всему замку, и это сослужило Иву добрую службу.
— Лучший способ остаться незамеченным, — наставительно сказал Кадфаэль юноше, — это держаться уверенно, будто ты здесь свой. Конечно, днем это было бы слишком рискованно, но сейчас, когда на дворе такая темень, что хоть глаз выколи, попробовать стоит. Ведь молодых воинов, похожих на тебя ростом и статью, в замке полным-полно.
Вместе с братом Кадфаэлем юноша небрежной, неторопливой походкой пересек двор и, лишь оказавшись у подножия ведущей на стену лестницы, мгновенно вжался в угол, полностью скрывшись в темноте. Монах поднялся по ступенькам и принялся рассматривать огоньки разбросанных в отдалении между деревьями лагерных костров. Совершавший свой обход караульный узнал монаха, перекинулся с ним парой слов и дальше к башне они двинулись вместе, приятельски беседуя. Ив внимательно прислушивался к удалявшимся голосам и, как только они почти стихли, взлетел вверх по лестнице, проскочил между зубцами стены и распластался на галерее. Отросток лозы находился совсем рядом, но юноша не смел даже шевельнуться, покуда караульный не вернулся назад и не ушел снова. Ив полагал, что Кадфаэль уже спустился вниз и ушел в свою каморку, чтобы поспать хотя бы остаток ночи, но, когда шаги часового стихли в отдалении, над головой юноши прозвучал тихий знакомый голос:
— Он ушел. Быстрее!
