— Я так понимаю, — промолвил Хью, серьезно глядя в глаза Кадфаэлю, — что мы с тобой оба ничуть не сомневаемся в правдивости слов Ива. Я-то его хорошо знаю и потому ему верю. Но как вся эта история должна представляться тем, кто вовсе с ним не знаком? Не стоит ли поразмыслить об этом?

— Пожалуй, стоит, — согласился Кадфаэль, — хотя для нас его невиновность несомненна. Итак, никто не подтвердил, что видел его в церкви, однако это не удивительно. Ив говорит, что пришел поздно, когда служба уже начиналась, а потому ни с кем не разговаривал. Он стоял в темном углу за дверью, потому и наружу вышел одним из первых. Мы слышали, как он, споткнувшись, охнул от неожиданности, а потом позвал на помощь. Так вот, если предположить, будто он вовсе не ходил к повечерию и мог обделать свое дело, пока почти все находились в храме, зачем ему вообще было кричать? Филипп уверяет, что это была хитрость. Однако же Ив хоть и умен, хитрости в нем ни на грош. Он бы попросту удрал, предоставив другим поднимать шум и звать на помощь. Оружия при нем не было. Как он и сказал, меч его оставался в комнате, в ножнах, и был совершенно чист — ни капельки крови. Со слов Филиппа выходит, будто Ив успел убить де Сулиса, а потом отереть клинок и спрятать в комнате — ведь в его распоряжении было все повечерие. Клинок я осматривал — крови на нем не было и в помине. Нет, коли Ив и впрямь имел бы в запасе столько времени, он не кричать бы стал, а наоборот, постарался убраться как можно дальше, чтобы никто не увидел его рядом с мертвым телом.

— А если он и вправду вышел из церкви, то убить де Сулиса никак не мог. Ведь ни меча, ни кинжала при нем не было.

— Вот именно. К тому же, я думаю, ты и сам понимаешь, что смерть настигла де Сулиса раньше, чем закончилась служба. Насколько раньше, судить, конечно, трудно, но за это время успела натечь лужица крови. Нет, Хью, тут сомневаться не приходится — наш паренек не виноват.

— А почти все остальные, — задумчиво заметил Хью, — собрались в церкви. Почти, но, возможно, не все. И, как ты говоришь, у де Сулиса здесь могли быть враги. Один во всяком случае был — причем более скрытный, чем Ив, и более опасный.

— При этом сам де Сулис, — угрюмо добавил Кадфаэль, — его врагом не считал и ничуть не остерегался. Он поджидал этого человека, ничего не подозревая, выступил ему навстречу и был сражен на месте.

Хью еще раз молча осмотрел место падения тела, пригляделся к ободку кровавого пятна и кивнул, не найдя в рассуждениях Кадфаэля ни малейшего изъяна. Благое стремление епископов достичь примирения свело вместе смертельных врагов, превратив приорат в бурлящий котел ненависти, злобы и коварства.

— Наверное, — предположил Хью, — эти двое сговорились встретиться тайно, пока все добрые люди молятся, чтобы плести интриги да строить козни. Ну да ладно, здесь нам все равно больше ничего не высмотреть. Ты ведь говорил, что хочешь взглянуть на вещи де Сулиса. Пойдем поговорим с епископом.

— Да, — сказал епископ, — все, что привез с собой этот человек, находится здесь, на моем попечении. У него брат в Вустере, и сейчас я жду оттуда распоряжений насчет похорон. Не сомневаюсь, что он возьмет заботу о погребении на себя. Ему я и отдам эти вещи, но если вы считаете, что осмотр поможет установить, как умер де Сулис, — почему бы и не взглянуть на них. Нельзя пренебрегать ни малейшей возможностью установить истину. А вы полностью убеждены, — добавил он с беспокойством, — что тот молодой сквайр, который нашел тело, ни в чем не виноват?

— Достойный лорд, — отозвался Хью, — насколько я знаю, этот юноша отнюдь не обманщик Трудно найти человека, менее искушенного в хитростях. Вы сами видели, как в день нашего приезда он спрыгнул с коня и сломя голову бросился на своего недруга. Таков уж его нрав — прямой и горячий. К тому же, когда он нашел убитого, оружия при нем не было. Вы сомневаетесь, ибо не знаете его так, как мы. Но и я, и брат Кадфаэль уверены в нем, как в себе.

— В любом случае, — со вздохом промолвил епископ, — от того, что мы пороемся в вещах покойного да поищем письма или что-либо другое, способное рассказать нам побольше о его делах и намерениях, вреда никому не будет. Пойдем. Седельные сумы здесь недалеко, в ризнице.

Кроме того, в приоратской конюшне стоял добрый скакун, как и остальное имущество покойного, дожидавшийся, когда младший де Сулис заберет его в Вустер.

Епископ собственноручно водрузил первую суму на скамью и, расстегнув ремни, пояснил:

— Один из братьев собрал все, что осталось в комнате убиенного, и принес сюда. Можете посмотреть.

Сам прелат остался в ризнице, ибо считал, что ответственность за имущество погибшего на его земле человека лежит на нем.

Разложив на скамье содержимое обоих вьюков, Хью и Кадфаэль приступили к тщательнейшему осмотру. Судя по тому, как снарядился в дорогу Бриан де Сулис, он был аккуратен, любил порядок, но ничего лишнего с собой не возил. Несколько смен исподнего, бритвенные принадлежности и туго набитый кошель составили содержимое одной сумы. Во второй, помимо запасного платья, оказался другой кожаный кошель, а в нем шкатулочка с несколькими отделениями — для кремня, трута, воска и печати. Человек с положением, отправляясь в дальнюю дорогу, конечно же, не мог обойтись без личной печати. Держа на ладони, Хью протянул ее епископу. Вырезанная очень отчетливо, печать представляла собой изображение лебедя с изогнутой шеей и повернутой влево головой в обрамлении двух веточек ивы.

— Это печать де Сулиса, — уверенно заявил Берингар. — Когда мы несли тело, я заметил такого же лебедя на пряжке его пояса, но только выпуклого, чеканного и глядящего в другую сторону. Это все?

— Нет, — отозвался Кадфаэль, пошарив рукой в пустой суме. — Здесь вроде бы еще какая-то штуковина завалилась. — Он извлек на свет маленькую вещицу и удивленно воскликнул: — Надо же, еще печать! Странно, зачем человеку брать с собой сразу две? И впрямь странно. Если кто-то и заказал сразу две печати, брать с собой в дорогу обе рискованно, ибо увеличивается возможность кражи или потери. А ведь завладей печатью враг или злоумышленник, он мог бы доставить владельцу немало хлопот.

— Но это совсем другая печать, — с недоумением промолвил Хью и поднес вещицу к окну, чтобы рассмотреть ее на свету. — Здесь вырезана ящерица, что-то вроде маленького дракона или… Нет, теперь вижу: это саламандра. Она изображена в окружении языков пламени. Каймы нет, лишь одна тонкая линия по краю. А гравировка глубокая, почти не стертая, видимо, пользовались печатью нечасто. Я никогда не видел этой эмблемы. А вы, милорд?

Епископ внимательно рассмотрел печать и покачал головой:

— Нет, и мне она незнакома. Непонятно, зачем ему было возить с собой чужую печать? Разве что владелец доверил ее де Сулису, чтобы тот от его имени скрепил какой-нибудь документ.

— Уж во всяком случае не здесь, — с усмешкой заметил Хью, — здесь, увы, нам не довелось скреплять печатями никаких соглашений. А ты, Кадфаэль, что об этом думаешь?

— С чем человек расстанется в последнюю очередь, — промолвил в ответ монах, — так это со своей печатью. Ведь уступая ее, он как бы уступает свои права, доверяет кому-то свою честь и доброе имя. Такую ценность можно передать разве что близкому другу, но тот, понятное дело, стал бы хранить ее как зеницу ока, а не забросил бы на дно сумы, даже не завернув. Да, Хью, мне очень хотелось бы знать, как могла чужая печать попасть к де Сулису. Не думаю, чтобы у него было много друзей, а уж доверия он всяко не заслуживал — недавние события тому подтверждение.

Монах задумался, вертя пальцами маленькую вещицу — кружок с первую фалангу большого пальца в поперечнике с ручкой из темного полированного дерева, удобно ложившейся в ладонь. Резьба была искусной и тонкой — маленькие язычки пламени вокруг саламандры с раскрытой пастью и высунутым языком. Голова саламандры была обращена влево — стало быть, на отпечатке будет повернута направо. Казалось, что за странным зеркальным отображением кроется мрачная тайна. Кадфаэлю даже почудилось, будто окружавшие саламандру языки пламени всколыхнулись, ожили и лизнули его пальцы, словно взывая к нему.

— Святой отец, — обратился Кадфаэль к епископу, — не позволите ли вы мне взять эту печать? Клянусь, что верну ее, как только найду истинного владельца. Нутром чую, как важно это сделать. Но если вы не сочтете возможным доверить мне саму печать, то позвольте хотя бы срисовать ее во всех подробностях, чтобы я мог использовать рисунок в своих поисках.

Епископ окинул монаха долгим, пристальным взглядом и с расстановкой промолвил:

— В том, чтобы снять копию с печати, я вреда не вижу. Но боюсь, что у тебя нет времени ни