хотел бежать? Я был на полпути от границы. Что мешало мне тогда нарушить слово?
— Да, ты остался верен слову, — подтвердил аббат Радульфус. — И знай, что я не причастен к этой постыдной ловле, я бы никогда ее не одобрил. Все это от излишнего рвения, которое только вносит путаницу. Я сожалею, что ты оказался жертвой насилия, но теперь все убеждены: ты не имел намерения убегать. Слово твое крепко, ты это доказал.
Илэйв, сведя брови, почти закрытые бинтами, с недоумением переводил взгляд с одного посетителя на другого.
— Тогда к чему все эти расспросы? Не все ли равно, где я был, если уже вернулся? — Юноша пристально поглядел на Хью, который являлся полномочным представителем закона и не мог быть причастным к делам, связанным с обвинением в ереси. — Наверное, что-нибудь случилось? Я тут сижу и ничего не знаю. Что произошло?
Все смотрели на юношу испытующе и молчали. Действительно ли он ничего не знает или искусно притворяется, этот самый юноша, такой открытый с виду, которому аббат столь безоговорочно поверил на слово? К какому бы выводу они ни пришли, о нем следовало молчать. Хью заговорил осторожно:
— Во-первых, мы должны сообщить тебе, что рассказали нам Фортуната и ее семья. Ты расстался с девушкой у моста, это она подтверждает, затем она отправилась домой. Дома она застала и в присутствии всей семьи осыпала упреками Олдвина за то, что он выступил против тебя обвинителем. Выяснилось следующее: старый конторщик боялся, что ты намереваешься занять его место, и потому постарался от тебя избавиться.
— Но у меня и в мыслях такого не было, — с изумлением произнес Илэйв. — Я при первой же встрече сказал об этом хозяйке. И госпожа Маргарет, в свою очередь, сказала мне, что они не могут прогнать Олдвина. Так что ему нечего было бояться.
— Но он-то этого не знал! Впервые для него все прояснилось после упреков Фортунаты. И когда он это услышал, то решил — так утверждают все четверо, в том числе и их пастух, — догнать тебя и попросить прощения (он знал от Фортунаты, что только что вы расстались с ней у моста). Или даже отправиться вместе с тобой в аббатство, признать свой злой умысел и тем самым облегчить по возможности твою участь.
Илэйв с недоумением покачал головой:
— Я его не видел. Прежде чем идти к реке, я минут пять или десять наблюдал за дорогой. Я бы заметил его, если бы он появился. Наверное, он испугался, когда увидел, как они рыщут по всему предместью, и не отважился каяться. — Сказано это было без язвительности и даже с усмешкой сожаления. — Проще пустить гончих по следу, чем потом вернуть их!
— Верно! — согласился Хью. — Разъяренная свора может искусать охотника, если он не подпускает ее к дичи. Значит, ты не встречался и не говорил с ним и не имеешь понятия, где он и что с ним случилось?
— Нет, конечно, — бесхитростно заверил Илэйв. — А почему вы спрашиваете? Вы его ищете?
— Мы… уже нашли его. Брат Кадфаэль вчера нашел его за долиной Гайи, под берегом Северна на мелководье. Он был убит ножом в спину…
— Знал он или нет? — раздумывал Хью, когда они, затворив и заперев за собой дверь карцера, шли по большому двору аббатства. — Как ты думаешь? Если человек вынужден лгать, он солжет даже под самыми пристальными взглядами. Я предпочитаю более весомые доказательства. Он вернулся. Стал ли бы убийца возвращаться? У него есть нож, пригодный для убийства, но нож этот до сих пор находится в свертке с вещами. Нам известно, что до вечера парень не мог рассчитывать пройти через ворота, он объяснил нам, где находился вплоть до того, как угодил под замок. Был ли у него другой нож, который он потом выбросил? Отец-настоятель, вы верите этому парню? По-вашему, он говорит правду? Вы поверили ему на слово. Продолжаете ли вы ему верить?
— Как могу я верить или не верить? — сурово произнес аббат. — Я могу только надеяться.
Глава восьмая
Уилл Уортон, старейший по выслуге и опытнейший из сержантов, пришел искать шерифа как раз, когда Кадфаэль и Хью приближались к привратницкой. Уилл был рослый бородатый мужчина средних лет, мускулистый, с обветренным лицом и начинающей седеть шевелюрой. О себе он был очень высокого мнения, но склонен был недооценивать других. К молодому шерифу он отнесся поначалу снисходительно, однако вскоре мнение его о новом начальнике заметно переменилось: ныне их сотрудничество основывалось на прочном взаимном уважении. Борода сержанта самодовольно топорщилась: по-видимому, поиски увенчались успехом, и настроение было соответственно превосходное.
— Господин, мы обнаружили, где его прятали до темноты. Во всяком случае, там кто-то лежал, истекая кровью, и довольно долго. Пока мы топтались у кустов, Мадог надумал поискать в траве под мостом. Там лежала перевернутая лодка: наверное, какой-нибудь рыбак вытащил ее, чтобы законопатить щели. Но вчера он по случаю праздника не спускался к реке. Перевернув лодку, мы увидели, что трава под ней примята и кое-где виднеются пятна крови. Трава там сухая, прошлогодняя — блеклая, как солома. Пятна хоть и небольшие, но их трудно не заметить. Покойник был спрятан под лодкой — и потому никто его не увидел.
— Да, похоже, там он и лежал, — тяжко вздохнув, сказал Хью. — Преступник почти без опаски столкнул убитого в воду в темноте прямо под мостом. Ни шума, ни всплеска, кругом безлюдье. Веслом или шестом тело оттолкнули от берега, чтобы его подхватило течением.
— Да, мы не ошиблись, — заметил Кадфаэль, — когда определили, что искать придется не далее моста. Нож вы так и не нашли?
Сержант покачал головой:
— Если убийство случилось в кустах или под мостом, преступник мог смыть кровь с ножа и унести его с собой. Зачем выбрасывать хороший нож? Или оставлять его, чтобы какой-нибудь сосед нашел и спросил: «О, да это нож Джона Уивера (или кого там еще), но почему на нем кровь?» Нет, не думаю, что нам удастся найти нож.
— Ты прав, только сумасшедший бросит нож на месте злодеяния, — признал Хью. — А преступник, похоже, отлично владел собой. Молодец, Уилл, ты сделал все, как надо. Теперь мы знаем, что убийство произошло у моста или поблизости от него.
— Есть и другие новости, — продолжал ободренный Уилл, — еще более удивительные. Насколько мне известно, конторщик Олдвин, едва вернулся домой, заторопился опять в аббатство, чтобы отказаться от обвинения. Я расспрашивал стражника у городских ворот, выходил ли Олдвин из города. Стражник ответил: да, выходил; он пытался заговорить с ним, но Олдвин ничего не ответил. Шел он, однако, не прямо из дома, это точно. Где-то он провел час, а то и полтора.
— Стражник в этом уверен? — спросил Хью. — Откуда ему знать точно? Вдруг он ошибся?
— Он говорит наверняка. Стражник видел их всех, когда они возвращались после всей этой сумятицы на капитуле. Сначала вернулись Олдвин вместе с пастухом, а потом девица. Все были очень взволнованы. Тогда стражник еще не понимал, в чем дело, но заметил их озабоченность. Вскоре, однако, новость разнеслась по городу — задолго до того, как Олдвин снова вышел из ворот. В привратнике разгорелось любопытство, как только он увидел Олдвина, спускающегося по Вайлю. Он надеялся, что удастся остановить конторщика и посудачить с ним, но Олдвин прошел мимо, не сказав ни слова. Ну конечно же, сомнений у него нет ни малейших! Времени протекло уже довольно много.
Хью задумчиво прикусил губу:
— Значит, все это время Олдвин провел в городе… Однако потом он все же пересек мост и направился туда, куда собирался. Но что его задержало?
— Или кто? — уточнил Кадфаэль.
— Или кто? Ты полагаешь, кто-то догнал его, чтобы отсоветовать идти в аббатство? Из Литвудов никто вслед не пошел, во всяком случае так они говорят. Да никто другой и не знал, что именно он затевает. Что ж! — твердо подытожил Хью. — Придется нам шаг за шагом постучаться в двери всех домов от самого дома Литвудов и до моста. Может быть, кто-то видел, куда свернул с дороги Олдвин.
— Мне кажется, — сказал Кадфаэль, взвесивший в уме все, что он знал об Олдвине, хотя сведения были весьма скудны и картина выходила довольно безотрадная, — Олдвин был не из тех, кто имеет много друзей, да и решительным его не назовешь. Представляю, чего стоило ему собраться с духом, чтобы обвинить Илэйва, и уж подавно — отказаться от обвинения, ведь его самого тогда могли обвинить и в
