твоего согласия, — сказал Гиацинт. — И ни днем раньше!

— И если я увижу, что ты заслуживаешь, ты получишь его, — согласился лесничий.

В сгущающихся сумерках Хью с Кадфаэлем ехали домой, как бывало уже не раз с тех пор, как они впервые сошлись в состязании, разум против разума, и в конце концов к обоюдному удовольствию крепко подружились. Стояла тихая, теплая ночь, утром, должно быть, опять будет туман. Вокруг, словно море, раскинулись мутно синеющие поля. В лесу же пахло влажной осенней землей, созревшими грибами- дождевиками и гниющей палой листвой.

— Что-то я совсем загулял, — вымолвил Кадфаэль. На душе у него в эту пору года было покойно и грустно. — Грех это, я знаю. Я избрал жизнь монаха, но теперь не вполне уверен, что смог бы выносить ее без твоей помощи, без таких вот по сути дела краденых выездов за монастырские стены. Да-да, краденых. Конечно, меня и так часто посылают куда-нибудь по долгу службы, но я еще и краду, урывая больше, чем мне причитается. И что еще хуже, Хью, я нисколько не раскаиваюсь! Как думаешь, найдется ли местечко в блаженных пределах для человека, который взялся за плуг, однако то и дело покидает борозду, дабы вернуться к своим овечкам?

— Думаю, овечки в этом не сомневаются, — сказал Хью, улыбнувшись. — Ведь этот человек слышит их молитвы. Даже черных и серых овечек, вроде тех, за которых в свое время ты боролся с богом и со мной.

— Совсем черных овечек очень мало, — возразил Кадфаэль. — Больше все в пятнышках, так сказать, в яблоках, вроде твоего длинноногого жеребца. Да и кто из нас без пятнышка? Быть может, именно это и заставляет нас быть терпимыми к другим тварям господним. И все-таки я согрешил, и согрешил вдвойне, ибо в своем грехе получаю удовольствие. Придется наложить на себя епитимью и всю зиму не выходить за стены обители. Разве что когда за мной пошлют. А потом сразу назад!

— Ну конечно, до первого бродяги на твоем пути! И когда же ты намерен начать?

— Как только нынешнее дело придет к своему благополучному концу.

— Ты говоришь прямо как оракул! — засмеялся Хью. — И когда же это произойдет?

— Завтра, — сказал Кадфаэль. — Бог даст, завтра.

Когда до повечерия оставалось еще около часу, Кадфаэль вел свою лошадь в конюшню через большой монастырский двор. Он увидел, как из покоев аббата вышла леди Дионисия со скромно покрытой головой и направилась в сторону странноприимного дома. Ее спина была как всегда выпрямлена, поступь тверда и надменна, однако менее решительна, чем прежде. Голова старой леди была чуть склонена, женщина смотрела себе под ноги, а не с вызовом прямо перед собой. Разумеется, все ее признания останутся тайной исповеди, но Кадфаэль не сомневался в том, что леди Дионисия рассказала все без утайки, ибо она была не из тех, кто делает что-либо наполовину. Она больше не будет пытаться вырвать Ричарда из-под опеки аббата Радульфуса. Старая леди была потрясена слишком сильно для того, чтобы рисковать вновь, покуда время не сотрет память о ее встрече со внезапной смертью без покаяния.

Было похоже на то, что леди Дионисия решила заночевать в обители, дабы утром успокоить свою душу и помириться с внуком, который в этот час уже крепко спал, благополучно избежав брачных уз и вернувшись туда, где хотел жить. Его товарищи тоже, наверное, крепко спали, искупив свои грехи и вновь обретя пропавшего было друга. Все, слава богу, наладилось. Что же касается покойника, лежавшего в часовне, имя которого едва ли было его настоящим именем, то мальчиков он нисколько не тревожил.

Кадфаэль довел лошадь до конюшенного двора, освещенного парой факелов у ворот, расседлал ее и как следует обтер. В конюшне все было тихо, — разве что негромко вздыхал поднявшийся к ночи ветер, да раздавался редкий стук копыт какой-нибудь лошади, переступавшей с ноги на ногу в стойле. Кадфаэль завел свою лошадь, повесил на стену упряжь и повернулся к выходу.

И тут он заметил человека, молча стоявшего в воротах.

— Добрый вечер, брат! — приветствовал его Рейф из Ковентри.

— Это вы? — спросил Кадфаэль. — Не меня ли ищите? Простите, что заставил себя ждать, вам ведь завтра в дорогу.

— Я увидел тебя на большом дворе. Давеча ты сделал мне одно предложение… — тихо вымолвил Рейф. — Если еще не поздно, я бы принял его. Не так-то просто оказалось обработать рану одной рукой.

— Идемте, — позвал Кадфаэль. — В моем сарайчике нам никто не помешает.

Сумерки еще не сгустились до полной темноты. Поздние розы маячили в саду на своих переросших колючих стеблях. Их наполовину облетевшие лепестки ветер гнал по темной земле. За высокой изгородью травного сада было все еще тепло.

— Подождите, сейчас я зажгу лампу, — сказал Кадфаэль.

Несколько минут он потратил на то, чтобы высечь искру, раздуть пламя и зажечь от него свою лампу. Рейф ждал молча и не двигался с места, покуда пламя не разгорелось. Затем он вошел в сарайчик и с любопытством принялся разглядывать ряды кувшинов и бутылей, чашки и ступки, а также висевшие над головой пучки сушеных трав, которые шуршали на тянувшем от входа сквозняке. Рейф молча снял плащ и выпростал руку из рукава.

Кадфаэль поднес лампу поближе и установил ее так, чтобы она освещала неумелую, запятнанную кровью повязку, что была наложена на рану. Рейф настороженно, но терпеливо сидел на лавке у стены, пристально глядя в лицо склонившегося над ним пожилого человека.

— Брат, — вымолвил он, — я думаю, мне следует назвать тебе свое имя.

— Зачем? — возразил Кадфаэль. — Имени Рейф мне вполне достаточно.

— Тебе, может быть, и достаточно, но не мне. Там, где я получаю бескорыстную помощь, я плачу правдой. Меня зовут Рейф де Женвиль…

— Потерпите, — остановил его Кадфаэль. — Повязка ссохлась, сейчас будет больно.

Он принялся сдирать повязку, кровь запеклась и задубела, однако если де Женвилю и было больно, он и бровью не повел. Рана оказалась не очень глубокой, но длинной, — от плеча почти до самого локтя, причем края раны разошлись и одной рукой их никак нельзя было соединить.

— Держите здесь! Ничего страшного, правда, останется некрасивый шрам. При новой перевязке вам вновь потребуется посторонняя помощь.

— Когда я отъеду отсюда подальше, у меня найдутся помощники. И никто не узнает, откуда рана. Только ты знаешь, брат. Ты же сказал: «Он пролил кровь». Наверное, тебе известно почти все, однако я могу кое- что добавить. Меня зовут Рейф де Женвиль. Я вассал и, бог свидетель, друг Бриану Фиц-Каунту, а также преданный слуга своей госпожи, императрицы. За всю свою жизнь я никого не убивал, но тот человек никогда больше не прольет чужую кровь. Ни людей короля, ни на службе у Джеффри анжуйского, куда, как я полагаю, он и собирался отправиться в свое время.

Кадфаэль принялся накладывать новую повязку на длинную рану Рейфа.

— Положите правую руку сюда и не двигайтесь. Повязка будет плотной. Кровь сочиться не должна, разве что чуть-чуть. Края раны прижаты. Но по возможности берегите руку в дороге.

— Хорошо, — согласился Рейф, глядя на плотную повязку вокруг своего плеча, ровную и чистую. — У тебя легкая рука, брат. При других обстоятельствах я взял бы тебя как свой военный трофей.

— Боюсь, после падения Оксфорда там понадобятся все лекари страны, — заметил Кадфаэль с грустью.

— Нет, этого не случится. Во всяком случае до тех пор, пока держится армия Бриана. Да и так они вряд ли возьмут Оксфорд. Первым делом я еду в Валлингфорд к Бриану, дабы отдать то, что ему причитается.

Кадфаэль укрепил повязку чуть выше локтя и помог Рейфу вновь просунуть руку в рукав рубашки. Когда с этим было покончено, Кадфаэль сел рядом с Рейфом на лавку, глядя ему прямо в глаза. Наступившее молчание было подобно стоявшей вокруг ночи, теплой, тихой и немного печальной.

— Это был славный поединок, — вымолвил наконец Рейф, глядя в глаза Кадфаэля и как бы сквозь него, словно вновь видел перед собой каменную часовню в лесу. — Видя, что он без меча, я отложил свой меч в сторону. У него был только кинжал.

— И он уже пускал его в ход, — заметил Кадфаэль. — Против человека, который встречал его в прежнем обличье в Тейме и вполне мог разоблачить его. Как это и сделал сын убитого, увидев мертвого