ему вред по приказу своих хозяев.

— Не согласишься ли ты опознать тех двоих парней, что позвали и отвезли тебя в Рокстер? — спросил Хью.

Ричард задумался об искушении отомстить тому рыжему парню за его тумаки и насмешки, однако отверг этот путь как недостойный для благородного человека.

— Боюсь, не смогу, — сказал он. — Уже темнело.

Шериф не настаивал.

— Кто-нибудь помогал тебе убежать из Лейтона? — спросил аббат. — Едва ли ты обошелся своими силами.

Ответить оказалось не так-то просто. Скажи он правду в этих стенах, среди друзей, Хильтруде бы это не повредило, однако если об этом когда-нибудь узнает ее отец, девушке не позавидуешь. Лучше уж придерживаться того, что должна была утверждать сама Хильтруда, мол, дверь случайно забыли запереть и он убежал без посторонней помощи. От Кадфаэля не ускользнул легкий румянец на щеках мальчика, когда тот рассказывал эту часть своего приключения, коротко и без прикрас. Впрочем, если мальчик не лгал, ему было чему радоваться.

— Знал бы Фулке, какую скользкую рыбку он поймал! — усмехнулся Хью. — Но ты еще не рассказал нам, зачем уехал из аббатства, и о том, кто сообщил тебе, что отшельник обманом выдает себя за священника.

Наступил решающий момент. Ричард еще раньше пытался что-нибудь придумать, покуда брат Павел по-свойски учил его уму-разуму, дабы он научился послушанию и порядку и уяснил себе пагубные последствия, проистекающие из пренебрежения ими. Ричард настороженно поглядел на аббата, бросил короткий взгляд на шерифа, чьи поступки как представителя светской власти были куда менее предсказуемы, и искренне вымолвил:

— Отец, я обещал все рассказать вам, и никому другому. Дело в том, что есть один человек, которому мой рассказ может сильно повредить, а насколько я знаю, он этого никак не заслуживает. Я не могу подвергать его опасности.

— Я не требую от тебя нарушать клятву, — угрюмо сказал аббат. — Завтра я выслушаю твое признание. Я рад, что ты поступил благородно, и ценю твое доверие. А теперь тебе лучше отправиться в постель, ибо ты нуждаешься в отдыхе. Уведи его, брат Павел!

Ричард учтиво поклонился, радуясь, что легко отделался. Однако проходя мимо шерифа, он остановился, словно нечто беспокоило его.

— Милорд, вы сказали, в Лейтоне все отрицали, что я там был. Это понятно, они боялись. Но неужели и Хильтруда тоже?

Хью умел быстрее многих сопоставлять факты, но если и догадался о чем-либо, то не подал вида.

— Это ты про дочь Эстли? — спросил он равнодушно. — Я не говорил с ней, ее в Лейтоне уже не было.

Не было! Значит, ей не пришлось лгать. Должно быть, она уехала потихоньку, как только ее отец отправился в погоню за ним. Ричард учтиво пожелал всем доброй ночи и с легким сердцем отправился спать.

— Его выпустила Хильтруда, это ясно как день, — заявил Хью, едва дверь за мальчиком затворилась. — Она такая же жертва, как и он. Теперь кое-что проясняется. Ричарда схватили на краю Эйтонского леса, когда он возвращался в аббатство. И как раз в Эйтонском лесу находятся сторожка лесничего и скит отшельника Кутреда. К отшельнику мальчик не заезжал. Кто, как не дочь Эйлмунда явилась около полудня в Шрусбери, вынудив меня срочно поехать в Лейтон, куда я собирался лишь завтра? Откуда у нее сведения, она толком не объяснила, мол, один прохожий крестьянин сказал ей, дескать, видел в Лейтоне мальчика, который вполне может оказаться Ричардом. Скорее всего, Ричард так и не скажет, зачем уехал из аббатства и кто сказал ему, что Кутред не священник. Милорд, мне кажется, что кое у кого, не будем называть его имени, среди наших знакомых есть верные друзья. Надеюсь, они столь же справедливые судьи! Итак завтра, слава богу, мне не нужно заниматься поисками. Ричард наконец дома, у вас. А сказать по правде, я уверен, что второй человек, которого я искал, никуда не денется. Как бы то ни было, на завтра у нас есть дело. Посмотрим, что это нам даст.

Сразу по окончании заутрени они сели на коней и отправились в путь. Аббат Радульфус, Хью Берингар и брат Кадфаэль, который так или иначе собирался заехать в сторожку Эйлмунда, дабы убедиться в том, что тот идет на поправку. Не так уж часто удавалось Кадфаэлю совместить свои, так сказать, служебные обязанности с тем, чтобы удовлетворить свое человеческое любопытство. Своей поездкой Кадфаэль был обязан и Хью Берингару, ибо тот был не прочь иметь лишнего свидетеля с острым глазом, способного заметить малейшие детали и чья помощь могла оказаться неоценимой.

Утро выдалось необыкновенно ясное, давешнего тумана как не бывало, тянуло свежим сухим ветерком, гнавшим по лесным тропинкам опавшие листья и красивший мутным золотом те, что все еще держались на ветках. Кроны деревьев горели на первом морозце огненным багрянцем. Кадфаэль подумал о том, что пройдет еще пара недель и не будет у Гиацинта укрытия в лесу от незваных гостей, ибо даже дубы тогда обронят свою листву. Правда, через денек-другой, благодарение господу, Эймер Босье, наверное, прекратит свои поиски, смирится и уберется восвояси, дабы не потерять своей выгоды дома. Тело его отца давным- давно уже лежало в окованном гробу, и хотя с Эймером было всего двое грумов, ему достался отличный конь Дрого, да и с носильщиками у него не должно быть проблем, ибо их можно было нанять на любом постоялом дворе. Тщетно Эймер обшарил тут все окрестности и выказывал теперь явные признаки раздражения. Таким образом, Гиацинт и не подозревал, сколь близка его долгожданная свобода, которую он, без всякого сомнения, заслужил, ибо кто, как не он сообщил Ричарду о том, что Кутред не тот, за кого себя выдает. Гиацинт бродил с Кутредом по дорогам Англии и познакомился с ним задолго до того, как они появились в Билдвасе. И Гиацинт вполне мог знать о своем досточтимом хозяине нечто такое, чего не знал никто другой.

Старый густой лес скрывал от их глаз скит отшельника, покуда они не подъехали почти вплотную. Неожиданно деревья расступились, и глазам их открылась небольшая зеленая прочисть, низкая неровная изгородь вокруг огорода и серый каменный домик со следами недавнего ремонта. Дверь в дом была распахнута, как это всегда было у Кутреда, — заходи кто хочешь. На частично возделанном огороде никто не работал, из дома не доносилось ни звука. Приехавшие спешились у ворот и привязали коней. Должно быть, Кутред находился внутри и молился в одиночестве.

— Вы идите первым, отец аббат, — сказал Хью, пропуская аббата вперед. — Здесь скорее ваше право, чем мое.

Проходя под низкой каменной притолокой, аббату пришлось пригнуть голову. Войдя, он на мгновение остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку, царившему внутри. Через единственное узкое окошко сочился приглушенный утренний свет, ибо скит был окружен высокими деревьями. Очертания предметов обстановки угадывались с трудом, — узкое ложе у стены, небольшой стол и скамья, несколько горшков, тарелка, чашка и глиняная миска. Через пустой дверной проем, ведущий в часовню, в свете горящей лампады был виден каменный алтарь, однако все прочее скрадывала темнота. Лампада едва теплилась и почти не давала света.

— Кутред! — крикнул аббат в темноту. — Где вы? Аббат из Шрусбери приветствует вас именем господа!

Никакого ответа, лишь слабое эхо. Хью вошел следом за аббатом и приблизился ко входу в часовню. Здесь он замер, тяжело дыша.

Кутред и впрямь был в часовне, однако он не молился. Отшельник лежал навзничь перед алтарем, ногами к выходу, словно упал или был отброшен, когда направлялся наружу. Полы его рясы задрались, обнажив мускулистые ноги, на груди его виднелось продолговатое темное пятно крови, — в том месте, куда вонзился кинжал. Лицо отшельника, обрамленное спутанными черными волосами и бородой, было искажено гримасой не то гнева, не то предсмертной муки, — оскаленные крепкие зубы, глаза полуоткрыты. Руки Кутреда были раскинуты, подле правой кисти на каменном полу лежал длинный кинжал, словно он выпал из руки при падении.

Был ли Кутред священником или нет, он уже ничего не мог сказать в свою защиту. Бесполезно было трогать его, ибо, без всякого сомнения, он умер уже несколько часов назад, причем насильственной