– Всего лишь сохранить мою тайну, - отвечал Сиаран. - Сохрани ее, а сама вместе с Мэтью отправляйся на сегодняшнее торжество. О, я уверен, он будет рад пойти рядом с тобой в праздничной процессии и не удивится тому, что я предпочел дожидаться возвращения святой здесь, в обители. Уж он-то знает, как тяжело мне ходить. Я же тем временем уйду своей дорогой. Ноги мои почти зажили, и теперь, когда у меня снова есть перстень, ничто не помешает мне исполнить обет. Ты можешь за меня не беспокоиться. Главное, постарайся отвлечь его. Пусти в ход все свои чары, не отпускай его от себя. Это все, о чем я тебя прошу.

– Но он все равно узнает, - возразила девушка, - как только спохватится и поймет, что тебя нет, он тут же примется всех расспрашивать, и привратник скажет ему, что ты ушел.

– Ничего подобного. Я уйду не через ворота, а этим путем, через Меол, благо он обмелел и перейти его вброд ничего не стоит. Видишь, воды здесь, дай Бог, по щиколотку будет. Прошагать несколько миль невелик труд, а там, глядишь, доберусь и до Уэльса, где у меня есть родня. К тому же, пусть даже он и хватится меня, вряд ли удивится, если не найдет сразу в этакой-то сутолоке. Да что там, если ты исполнишь свою роль как следует, он обо мне долго не вспомнит. Так что позаботься о Мэтью и знай, что я освобождаю его от всякой заботы обо мне и от всего сердца благословляю вас обоих. Со своей задачей я и сам справлюсь, тем паче, что знаю - ты по-настоящему его любишь.

– Да, это так, - со вздохом промолвила девушка.

– А если так, не упускай случая освободить его от обузы с моего ведома и согласия. А потом, но только потом, не сразу, - добавил Сиаран с загадочной улыбкой, - ты сможешь рассказать ему правду. Пусть знает, что я сам все это задумал.

– Неужто ты и вправду это сделаешь? Ради него и меня? Уйдешь один, чтобы мы… О, как ты добр! - страстно воскликнула Мелангель и порывисто прижала его руку к своей груди.

Сердце ее было исполнено признательности этому самоотверженному человеку, добровольно отказавшемуся от общества единственного друга, способного скрасить его последние дни, и подарившему ей целый мир, полный радужных надежд. И она понимала, что скорее всего у нее никогда больше не будет возможности поблагодарить его.

– Я никогда не забуду твоей доброты! - воскликнула девушка. - Я буду молиться за тебя всю свою жизнь.

– Нет, нет, - возразил Сиаран все с той же таинственной, мрачной улыбкой, - не благодари, а забудь обо мне сама и помоги в этом ему. Это лучшее, что ты можешь для меня сделать. И довольно слов. Ступай найди его. Сейчас все зависит только от тебя.

Она отступила на несколько шагов, не сводя с Сиарана благодарного, восхищенного взгляда, неловко поклонилась и, послушно повернувшись, поспешила вверх по склону, на ходу ускоряя шаг. Наконец она побежала, и сердце радостно стучало в ее груди.

Разговевшись, монахи, служки, гости аббатства и горожане собрались на большом дворе. Не так часто в стенах обители скапливалось столько народу, да и предместье полнилось гулом голосов. Туда подтягивались представители городских цехов: провост, старейшины и почтенные мастера намеревались присоединиться к торжественной процессии, что двинется из обители к частовне Святого Жиля. Половине монастырской братии во главе с приором Робертом предстояло направиться к часовне и, взяв оттуда раку с мощами, принести ее в обитель, где их встретят со свечами, цветами и пением церковных гимнов остальные монахи во главе с самим аббатом. Не приходилось сомневаться в том, что многие паломники и богомольцы из города и предместья, во всяком случае, здоровые и крепкие телом, пристроятся в хвосте монашеской процессии и проследуют к часовне за приором, тогда как немощные и увечные будут дожидаться святую возле обители, чтобы вместе с аббатом Радульфусом поприветствовать ее по возвращении.

– Ой, как бы мне хотелось пройти с этими братьями до самой часовни, - промолвила раскрасневшаяся, возбужденная Мелангель, стоявшая рядом с братом и тетушкой среди заполневшей двор праздничной толпы. - И ведь это совсем недалеко. Жаль только - Руну никак не поспеть за процессией.

Опиравшийся на костыли Рун был молчалив и сосредоточен. Он весь светился, словно величие праздника сделало еще светлее его льняные волосы. Его огромные ясные глаза смотрели куда-то в пространство, как будто он не замечал царившей вокруг суеты. Однако он тут же откликнулся на слова сестры.

– Я и сам хотел бы пройти за братьями хоть немножечко, пока не отстану. Но вам нет нужды оставаться со мной.

– Ишь чего удумал, - закудахтала тетушка Элис, - я тебя одного не брошу. Мы с тобой вместе дождемся здесь возвращения святой. Ну а у Мелангель ножки крепкие, вот пусть и пойдет с процессией да заодно и помолится за тебя по дороге туда и обратно. Небось это всяко не помешает, а мы с тобой и вдвоем не пропадем.

Склонившись к племяннику, тетушка заботливо поправила ворот его рубахи, стараясь придать ему безупречный вид. Ее тревожила чрезвычайная бледность юноши: добрая женщина боялась, что чрезмерное возбуждение может свалить его с ног, хотя Рун был спокоен и безмятежен, а его отсутствующий взгляд устремлен куда-то вдаль. Мысли его витали там, куда она не могла последовать.

Натруженной ткацкой работой рукой Элис пригладила и без того аккуратно причесанные волосы, убирая каждый волосок с высокого лба, и, обращаясь к Мелангель, промолвила:

– А ты, дитя, ступай, только не иди одна. Держись кого-нибудь из знакомых: мистрисс Гловер или вдовы лекаря. А то сама ведь знаешь, к процессии всякий народ может прибиться. С иными греха не оберешься.

– Мэтью собирается пойти с братьями, - промолвила девушка, заливаясь румянцем. - Он сам мне сказал. Я встретила его сегодня, когда с заутрени возвращалась.

Это было правдой, хотя и не совсем. На самом деле Мелангель сказала, что хочет пройти весь путь, шаг за шагом, вознося молитвы за тех, кто ей дорог и близок. Она не называла имен, но Мэтью сразу подумал о ее несчастном брате. Однако девушка имела в виду и двоих неразлучных друзей, один из которых недавно доверился ей. Осмелев, Мелангель решилась заикнуться о Сиаране.

– Жаль, что твой бедный друг не сможет поспеть за процессией. Ему, как и Руну, придется подождать в обители. Но разве им не зачтется, если мы с тобой проделаем за них этот путь с молитвою на устах?

И все-таки Мэтью колебался. Он растерянно оглянулся, но затем снова повернулся к Мелангель и, глядя ей в глаза, решительно заявил:

– Да, пойдем. Пройдем с тобой рядом хотя бы этот короткий путь. Думаю, я имею на это право… И весь путь, с первого до последнего шага, я буду неустанно молиться за твоего брата.

– Ну что ж, девочка, - успокоилась, услышав это тетушка Элис, - коли так, ступай да разыщи его. Уж Мэтью-то за тобой пригладит, не сомневаюсь. Смотри-ка, братья уже строятся, так что тебе лучше поторопиться. Иди, а мы с Руном будем тебя ждать.

Мелангель как на крыльях полетела к воротам, где приор Роберт и регент Ансельм уже выстроили братьев. За стройными рядами монахов, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, толпились, образуя длинный извилистый хвост паломники и местные богомольцы. Цветы, разноцветные восковые свечи, кресты и хоругви придавали процессии торжественный и красочный вид. Мэтью уже стоял там и ждал девушку. Завидев Мелангель, он протянул ей руку.

– Значит, тетушка отпустила тебя со мной. Выходит, доверила…

– А ты не беспокоишься о Сиаране, - не сдержавшись, с тревогой спросила Мелангель. - Хотя он вообще-то прав, что остается здесь. Все равно ему не осилить весь путь.

Монашеский хор затянул псалом, и процессия двинулась через распахнутые ворота. Впереди шествовал приор Роберт, за ним выстроившиеся парами братья, следом городские старейшины и наконец многочисленные почитатели святой. Те из них, кто знали слова и мелодию псалма, воодушевленно подпевали монахам. Многолюдная процессия выплеснулась за ворота аббатства и, свернув направо, двинулась к часовне Святого Жиля.

Брат Кадфаэль пошел к часовне вместе с монашеским хором, а рядом с ним вышагивал брат Адам из Ридинга. Путь процессии пролегал по широкой улице, тянувшейся вдоль монастырской стены, мимо большого, покрытого вытоптанной травой треугольника ярмарочной площади. Затем богомольцы еще раз свернули направо и двинулись по дороге, пролегавшей через пожухлые от солнца поля и пастбища, по обочинам которой попадались домишки и хозяйственные постройки. Дорога тянулась до самого конца