— Да, Мэриет выбрал другую стезю, — продолжал Кадфаэль гнуть свою линию. — А как отнесся отец к его решению уйти в монастырь? Мне кажется, будь я отцом двух сыновей, я бы не испытывал радости, отдавая одного — любого — из них.
Джейнин коротко и весело рассмеялся:
— Отцу Мэриета очень редко нравилось то, что делал тот, а Мэриет не прилагал никаких усилий, чтобы порадовать отца. Но все равно, готов поклясться, они любили друг друга, как любят большинство отцов и сыновей. Только время от времени схватывались, как непримиримые враги, как огонь и вода, и ничего не могли с этим поделать.
Они дошли до места, где край поля переходил в подлесок и широкая тропа поворачивала под небольшим углом, уходя в глубь деревьев.
— Это самая короткая дорога, прямо к манору Аспли, — сказал Джейнин. — А если на обратном пути у тебя найдется время заехать к нам, мой отец будет рад принять тебя.
Кадфаэль сердечно поблагодарил молодого человека и повернул на лесную дорожку. У поворота он оглянулся. Джейнин весело шагал обратно, в сторону открытого поля, где он мог отпустить полетать своего сокола, не боясь, что ремень запутается в деревьях и птица покалечится. Юноша опять насвистывал на ходу, очень мелодично, а его светлые волосы отсвечивали тем самым редким оттенком дубовой листвы. Сверстник Мэриета, но совсем другой! Этому не составило бы труда угодить самому придирчивому из родителей, и он, конечно, не огорошит отца решением уйти от мирской жизни, которая, похоже, ему очень нравится.
Подлесок был довольно редким, пронизанным воздухом; деревья уже наполовину сбросили листву и пропускали свет на землю, на которой местами еще оставалась трава. На стволах виднелись голубоватые грибы-поганки. Тропа вывела Кадфаэля, как и обещал Джейнин, к широко раскинувшимся полям манора Аспли, давно отвоеванным у леса и с тех пор постепенно расширявшимся на запад, в сторону леса, и на восток, туда, где были богатые обжитые земли. Здесь на жнивье тоже паслось много овец, они подбирали все, что находили после второго укоса, и оставляли свои орешки, удобряя почву для следующего посева. Дорожка меж полей пошла вверх, и вот глазам Кадфаэля открылась усадьба, окруженная стеной, но стоящая достаточно высоко, чтобы быть видной. Длинный, сложенный из камня дом с окнами в нижнем жилом этаже; под ним угадывался подвал; несколько комнат, выходивших на солнечную сторону, было, вероятно, и на чердаке, под крышей. Крепко построенный, в отличном состоянии, достойный того, чтобы быть переданным по наследству, как и земли, окружавшие его. Низкие широкие двери, приспособленные для того, чтобы в них могли въезжать телеги и повозки, вели в подвал, а к жилому этажу поднималась крутая лестница. Во дворе, с внутренней стороны стены, по обе стороны тянулись конюшни и хлева для скота.
Когда Кадфаэль въезжал в ворота, два-три человека трудились около одного из хлевов. Из конюшни, увидев бенедиктинца, быстро вышел конюх и помог монаху сойти с мула. Из открытой двери дома вышел пожилой коренастый бородатый человек, оказавшийся, как правильно предположил Кадфаэль, управляющим Фремундом, который в свое время привез просьбу отца Мэриета принять сына в монастырь. Прекрасно налаженное хозяйство. Должно быть, когда Питер Клеменс неожиданно приехал, его встретили на пороге с полагающимися почестями. Таких слуг нелегко застать врасплох.
Кадфаэль сказал, что хотел бы видеть лорда Леорика, и ему объяснили, что тот ушел в дальние поля наблюдать, как будут выкорчевывать дерево, упавшее в ручей с оползающего берега и запрудившее течение, но за ним тотчас же пошлют, если брат Кадфаэль согласится подождать с четверть часа в зале и выпить кружку вина или эля, чтобы скоротать время. Приглашение, которое Кадфаэль, проделавший неблизкий путь, охотно принял. Мула его уже увели, и тот, несомненно, получил причитающуюся ему долю гостеприимства. Аспли соблюдали обычаи предков. Гость здесь был священным лицом.
Входя, Леорик Аспли полностью загородил собой дверной проем; густая копна его тронутых сединой волос касалась притолоки. В молодости они, наверное, были светло-каштановыми. Мэриет не унаследовал ни роста, ни сложения отца, но в их лицах было большое сходство. Может быть, именно в силу своей невероятной схожести отец и сын воевали друг с другом и, как сказал Джейнин, не могли прийти к согласию?
Аспли приветствовал гостя, собственноручно налил ему вина и закрыл дверь, подчеркивая этим, что не хочет, чтобы домочадцы им мешали.
Когда они уселись друг против друга в глубокой нише у окна, поставив кружки на каменную скамью рядом с собой, Кадфаэль начал:
— Меня послал аббат Радульфус, чтобы посоветоваться с тобой. Речь идет о твоем сыне Мэриете.
— А что мой сын Мэриет? Он по собственной воле теперь более близкая родня вам, брат, чем мне. Он выбрал себе другого отца в лице лорда аббата. Какая же необходимость советоваться со мной?
Аспли говорил рассудительно и спокойно, так что холодные слова звучали скорее мягко и взвешенно, чем непримиримо, но Кадфаэль понял, что помощи здесь ждать нечего. И все же попытаться стоило.
— Но все-таки он твой сын. Думаю, тебе невольно приходится вспоминать об этом, когда ты смотришь в зеркало, — проговорил Кадфаэль, пробуя найти трещину в непроницаемой броне. — Родители, которые отдают своих детей в монастырь, не перестают от этого любить их. И ты, я уверен, тоже.
— Ты хочешь сообщить мне, что он уже раскаивается в своем выборе? — спросил Аспли, презрительно кривя губы, — Он пытается избежать вступления в орден? Так быстро? Тебя послали предупредить, что он, поджав хвост, возвращается домой?
— Отнюдь нет! Он и вздохнуть не может, чтобы не напомнить, что его сокровенное желание — стать монахом. Он делает все, чтобы ускорить постриг, проявляет даже слишком большую горячность. Каждый час своего бодрствования он посвящает достижению этой цели. Однако во сне дело обстоит иначе. Тогда, как мне кажется, его разум и дух корчатся от ужаса. Все, чего он желает при свете дня, он с криком отвергает ночью. Мы хотим, чтобы ты знал это.
Аспли молчал и хмуро смотрел на брата Кадфаэля, пребывая, как можно было заключить из его неподвижности, в некотором раздумье. Кадфаэль решил развить первый успех и рассказал о переполохе в дормитории, но по какой-то непонятной ему самому причине умолчал о нападении на брата Жерома — и о самом происшествии, и о последовавшем наказании. Если отца и сына разделял огонь взаимной обиды, зачем подливать масло?
— Когда он просыпается, — продолжал Кадфаэль, — он ничего не помнит о том, что происходило ночью. В случившемся его нельзя винить. Однако существуют серьезные сомнения в его призвании. Отец аббат просит, чтобы ты подумал, не причиняем ли мы все, вольно или невольно, большое зло Мэриету, позволяя ему продолжать послушничество, как бы он ни желал этого сейчас.
— То, что аббат хочет избавиться от него, я хорошо могу понять, — сказал Аспли, обретая после минутного колебания каменно-непроницаемый вид. — Он всегда был упрямым, несносным мальчишкой.
— Ни аббат Радульфус, ни я не считаем его таковым, — резко возразил Кадфаэль.
— Значит, какие бы трудности ни возникли, он ведет себя с вами лучше, чем со мной, потому что я с самого его детства считал, что он именно такой. И разве не следует из этого, что мы совершим большую ошибку, отвращая его от благой цели, раз уж он стремится к ней? Он сделал выбор сам и только сам может изменить его. Для него будет лучше, если, претерпев вначале эти муки, он не откажется от своего намерения.
Ничего другого нельзя было ждать от человека твердого и неумолимого, который, дав однажды слово, держит его и идет по избранному пути до конца, из упрямства ли, или по велению чести. Тем не менее Кадфаэль не оставлял попыток найти уязвимое место в броне старшего Аспли, потому что только причиненная некогда горькая обида могла заставить отца отказать отчаявшемуся сыну в малейшем знаке привязанности.
— Я не стану понуждать его избрать тот или иной путь, — подвел черту Аспли, — и не буду смущать его ум, приезжая к нему или разрешая другим членам моей семьи навещать его. Пусть он живет у вас в ожидании, что на него снизойдет прозрение. Думаю, свое решение он не изменит. Он начал пахать свою борозду — он должен ее докончить. Я не приму его, если он пожелает вернуться обратно.
Аспли поднялся, показывая, что этот разговор окончен и что больше от него ничего не удастся добиться; потом, вернувшись к роли гостеприимного хозяина, с подчеркнутой любезностью предложил Кадфаэлю перекусить, что тот не менее вежливо отверг, и проводил гостя во двор.
— Прекрасный день для прогулки верхом, — заметил Аспли, — хотя мне было бы приятнее, если бы ты
