человека, который, неслышно пройдя по проходу, показался на улице. Это был высокий, стройный и, судя по походке, молодой мужчина, он выскочил из подворотни так стремительно, как будто очень спешил. Должно быть, его заставили выйти на улицу какие-то темные, тайные делишки, ибо он шел торопливо и крадучись, старательно прячась в глубокую тень от домов и низко пригнув голову в надвинутом на самый лоб капюшоне.
Среди домочадцев Уолтера Аурифабера было всего лишь двое молодых мужчин, и Лиливин, целый вечер забавлявший там веселую компанию своими песнями, музыкой и гимнастическими фокусами, без труда понял, кто это был, к тому же и нарядный новенький плащ, несмотря на все предосторожности, выдавал полуночника. Подумать только — всего три дня, как он женат! И куда же это носит Даниэля Аурифабера среди ночи?
Наконец Лиливин вышел из своего укрытия и побрел назад к Хай Кроссу. Торопливая фигура в капюшоне больше не попадалась ему на пути. Улизнувший неведомо куда и зачем, Даниэль затерялся в путанице кривых улочек. Вдоль Вайля Лиливин дошел до ворот. Он резко вздрогнул, когда его окликнул стражник, оказавшийся бдительнее своих товарищей:
— Так-так, парень! Быстро же ты вернулся! Куда это ты собрался из города в такой поздний час? И что ты все шныряешь туда-сюда, как бес перед заутреней?
— Я проводил домой девушку, — ответил Лиливин, радуясь, что может просто сказать правду. — А теперь иду обратно в аббатство. Я там у них работаю, — И это тоже было правдой. Завтра он собирался особенно приналечь, чтобы отработать долги за пропущенный день, когда брату Ансельму пришлось трудиться в одиночку.
— Вот оно что, ты, значит, ихний работник? — благодушно спросил стражник. — Смотри не давай не подумавши никаких обетов, а то не видать тебе больше своей девчонки! Ну, иди, спокойной тебе ночи!
Зияющая пасть городских ворот, озаренная полыхающим пламенем настенного факела, закрылась за ним, и впереди в блеске серебряных струй открылась арка моста; над головою сквозь легкую дымку облаков просвечивали здесь и там редкие звездочки. Перейдя через мост, Лиливин снова нырнул в придорожные кусты. Тишина, казалось, таила в себе угрозу. Поравнявшись с воротами аббатства, он не отважился выйти на открытое пространство, где его отовсюду было бы видно. Как западный портал церкви, так и калитка в воротах показались ему одинаково недоступными.
Он постоял в гуще кустов, поглядывая оттуда на Форгейт, и тут на него вдруг нахлынули искусительные мысли: он подумал, что вот он выбрался из стен монастыря, никто его не заметил, впереди целая ночь, за это время он успеет уйти за много миль от Шрусбери и затеряться среди незнакомых людей. Лиливин был так мал, так слаб, так боялся всего и так хотел жить! Его обуревало желание поскорее убежать, чтобы спастись от нависшей над ним угрозы. Но в глубине души он все время знал, что никуда не убежит. Поэтому надо было во что бы то ни стало вернуться туда, где он еще тридцать семь дней будет в безопасности и откуда рукой подать до того дома, в котором, трудясь на чужих людей, его ждет и молится за него Раннильт.
В конце концов удача улыбнулась Лиливину скорее, чем он ожидал. У одного из работников аббатства незадолго до того родился сын, и в тот день он собрал у себя гостей по случаю крестин. Среди приглашенных на праздник друзей и родственников были работники аббатства: управляющие, пастухи и плотники, — сейчас они, сытые и веселые, гурьбой валили по дороге, возвращаясь в свои жилища, находившиеся на хозяйственном дворе монастыря. Лиливин издали увидел, как они медленно приближались, растянувшись в неровную длинную цепь; дойдя до ворот, они сгрудились там и принялись прощаться, перед тем как одним войти в ограду, а другим отправиться в деревню; убедившись, что по крайней мере треть из них идет туда же, куда и он, Лиливин незаметно вылез из кустов и пристроился рядом с ними. Одним человеком больше или меньше — в потемках не разобрать. Никем не окликнутый, он вошел в ворота и, пока народ не спеша расходился, потихоньку шмыгнул в церковь, а там добрался и до своего брошенного ложа в южном притворе.
Итак, овечка вернулась в стадо, все кончилось благополучно. Возблагодарив в душе Бога, он проскользнул в пустую церковь — до заутрени оставалось еще больше часа — и пошел в боковую часовню за своими одеялами, спрятанными позади алтаря. Лиливин очень устал, но сна не было ни в одном глазу, ему казалось, он никогда не заснет. Однако, едва он постелил свою постель, спрятал под соломой новый плащ и кафтан и наконец-то, весь дрожа от возбуждения, вытянулся на широкой скамейке, сон напал на него так быстро и неожиданно, что Лиливин только почувствовал, как проваливается в бесконечно глубокий колодец, и сразу его охватила тьма и глубокий покой.
Брат Кадфаэль встал задолго до заутрени, чтобы сходить в свой сарайчик, где у него оставались приготовленные накануне пилюли. На всех кустах и растениях гербариума поблескивали непросохшие капли, оставшиеся после легкого дождичка, сияние зари отражалось в тысячах серебристых росинок, которые сверкали всеми цветами радуги. День снова обещал быть ясным и свежим. Было тепло и влажно — превосходная погода для посадки, почва мягко крошится под руками после морозной, суровой зимы. Лучших условий для прорастания и развития растений просто нельзя пожелать!
Заслышав звон колокола, вызывающий монахов из спальных помещений на первую утреннюю службу, Кадфаэль, припрятав в надежное место пилюли, направился из сарайчика прямо в церковь. В притворе он сразу увидал Лиливина. Тот уже прибрал свою постель, аккуратно сложив одеяла, а сам переоделся, вместо пестрого своего наряда он надел новый синий кафтанчик. Его светлые волосы были мокрыми и прилизанными, во время умывания он как следует окунул голову в таз. Кадфаэль остановился, чтобы издалека незаметно рассмотреть своего подопечного, и остался им доволен. Значит, он никуда не делся и, где бы вчера ни пропадал, сегодня опять был на месте и в безопасности и вдобавок обнаруживал в своем поведении похвальное чувство собственного достоинства, которое, по мнению Кадфаэля, было бы несовместимо с преступлением.
Брат Ансельм, заметивший своего пропавшего помощника, только когда услышал в хоре его высокий, робкий голос, тоже обрадовался и успокоился. Приор Роберт, услышав тот же голос, не веря своим ушам, обернулся к брату Жерому и недовольно нахмурил брови, как бы укоряя своего пристыженного секретаря, что он ввел его в заблуждение. Тот, кто был у них бельмом в глазу, все еще был здесь, и они слишком рано радовались избавлению.
На огородах Гайи трудились послушники. Одни высаживали рассаду, другие сеяли поздний горох, который должен был поспеть после того, как снимут первый урожай с полей возле Меола. Кадфаэль вышел к ним после обеда посмотреть, как идет работа. После ночного дождичка на безоблачном небе весь день сияло солнце, но прошедшие весенние ливни еще давали о себе знать, переполняя реки, текущие с гор Уэльса; те воды начали выходить из берегов, заливая пойменные луга, а там, где берег был круче и волны не могли доплеснуться до зеленого травяного покрова, они потихоньку подмывали обрывы. За два дня вода поднялась на целую ладонь, но река безмятежно улыбалась солнечной улыбкой с таким невинным видом, словно не могла обидеть даже мальчишек, купающихся в ее волнах, а уж взрослого человека и тем более. На самом деле это была такая же опасная река, как все другие в этом краю, такая же прелестная и с таким же предательским нравом.
Шагать вдоль реки, следуя за быстрым спокойным течением, по утоптанной тропке, едва выделявшейся в траве чуть-чуть более светлым тоном, было сплошным удовольствием. Кадфаэль шел вниз по течению, глядя на воду и наблюдая за вздувающимися там и сям прозрачными водоворотиками, с журчанием крутившимися под зеленым обрывом. В этом месте сильное течение подходило к самому берегу. На противоположном берегу безмолвной и быстрой реки высились стены Шрусбери, воздвигнутые на вершине холма, чьи склоны были покрыты зеленеющими садами и виноградниками, ниже по течению городские укрепления соединялись с мощной твердыней королевского замка, охранявшего узкую полоску суши, которая прорезывала водное кольцо, опоясывающее город.
Идя по берегу, Кадфаэль подошел к границе фруктовых садов, принадлежавших аббатству; за ними тянулись рощи, окаймлявшие монастырское пшеничное поле, а на берегу реки стояла заброшенная мельница. Двинувшись напрямик через кусты и деревья, он коротким путем вышел к затону, образовавшемуся в неглубокой ложбине; сейчас ложбина заполнилась водой, и быстрое течение обтекало ее по краю, не успевая взбаламутить донный песок. Во время паводка сюда приносило разные предметы, здесь их выбрасывало на берег, а покрытые лесом уступы по обе стороны заводи закрывали находку от людских глаз.
