рассудке.

— В одиннадцать лет стать свидетельницей смерти своих родителей!

— То же самое произошло и с Браулио… — задумчиво сказал Хоакин.

— С моим Браулио… — На глазах у Марии Эмилии выступили слезы. — А еще Беатрис потеряла ребенка… Что может быть более тяжким в этой жизни, Хоакин?

— Я согласен, что ее жизнь была трагической, но чтобы она из-за этого превратилась в убийцу…

— А разве не отец Парехас написал донос на ее отца?

— Да, об этом мы уже говорили.

— И разве не иезуит Кастро присутствовал при аресте ее отца?

— Да, присутствовал, но арестованный нами масон уже признался в убийстве Кастро.

— А кресты святого Варфоломея? Именно Беатрис объяснила мне их смысл.

— Это еще ни о чем не говорит, Мария. Ты ведь растолковала мне различные символы, связанные с другими убийствами, и твои предположения относительно значения этих символов впоследствии подтвердились, однако из этого не следует, что это ты совершила те преступления.

— Ты помнишь, как умерла ее мать?

— Насколько я знаю, случайно. Она бросилась на одного из альгвасилов, и он, сам того не желая, пронзил ее клинком, угодившим ей прямо в сердце.

— А тебе не приходит в голову, что и графиня де Вальмохада тоже погибла от укола кинжалом в сердце? Да и на теле капеллана Парехаса самая большая рана — над сердцем.

— Да, это верно. Но хотя тут довольно много совпадений, мне трудно поверить, что это правда.

— А представь, насколько трудно в это поверить мне, если я считаю себя не только ее подругой, но и ее второй матерью.

До резиденции графа и графини де Бенавенте оставалось уже меньше сотни метров, и Хоакин с Марией Эмилией стали напряженно размышлять над тем, как бы им поделикатнее сообщить Фаустине и Франсиско о трагедии, которая произошла с их капелланом.

Граф встретил их на парадной лестнице. По его лицу было видно, что он сильно устал. На вопрос о том, как себя чувствует Фаустина, он с тревогой ответил, что она очень истощена — и физически, и морально.

— Ужасное событие, которое ей довелось пережить, подорвало ее природную силу. Она мне рассказала, что в тот жуткий день ей было так страшно, что даже захотелось побыстрее умереть. Каждую ночь ей снятся кошмары, ни она, ни я не высыпаемся. Она просыпается по пять-шесть раз за ночь от ужаса, вся в поту. Но еще больше меня беспокоит состояние ее ран, особенно на руках: они стали еще страшнее, почернели, и от них исходит резкий неприятный запах. Врач говорит, что если инфекцию не удастся остановить, то руки придется ампутировать. Это просто ужасно!

— Мне жаль, но мы принесли еще одну плохую весть, Франсиско, — сказал Тревелес.

— Что еще могло случиться? — Граф посмотрел на Хоакина с отрешенным видом: его душевные силы были на исходе.

— Сегодня утром убили отца Парехаса.

— Что? — Франсиско, пораженный услышанной новостью, обессиленно опустился на стоявшее рядом кресло. — Этого не может быть…

— Нам пока известно только то, что перед смертью над ним жестоко издевались: ему изрезали все тело. Мне непонятно, кто мог совершить подобное зверство, потому что предыдущие преступления уже раскрыты, один масон убит, а второй арестован, цыгане сидят в тюрьме, из которой не убежишь. В общем, настоящая загадка.

— О Господи, я даже не знаю, как сообщить об этом Фаустине! Она обожала этого священника.

В глазах графа отразилась нестерпимая тоска. Хоакин, пытаясь подбодрить Франсиско, легонько похлопал его по ссутулившейся спине.

— Ты помнишь о тех странных символах, которые были вырезаны на ладонях убитой графини де Вальмохады? — Франсиско кивнул. — Точно такие же символы были вырезаны на ладонях вашего капеллана — а еще примерно в полутора десятках других мест на его теле.

— Несколько дней назад, — вмешалась Мария Эмилия, — твоя дочь Беатрис сказала мне, что эти символы могут быть крестами святого Варфоломея. Такими крестами древние христиане пытались защитить себя от дьявола…

— А когда именно она тебе об этом рассказала? — Франсиско вдруг вспомнил о бинтах, которыми были обмотаны ладони Беатрис в тот день, когда удалось спасти Фаустину.

— Во время похорон графини де Вальмохады…

— И сколько времени ты уже не виделась с Беатрис? — Графу припомнился и странный ответ Беатрис на его вопрос об этих бинтах.

— С тех самых пор я ее и не видела. — Мария Эмилия хорошо знала Франсиско и догадалась, что у него в голове вертится какая-то мысль. — Ты заметил в Беатрис что-то такое, что привлекло твое внимание?

— Да. Ее руки.

— А что у нее было с руками? — поинтересовался Тревелес.

— В тот день, когда вы спасли Фаустину, ладони у Беатрис были перебинтованы, и, когда я спросил ее, что с ней случилось, она ответила, что ничего особенного, а дальше произнесла фразу, смысл которой я не понял: она сказала, что пыталась себя защитить.

— Может, она скрывала под бинтами как раз порезы в виде крестов, о которых она мне рассказывала? — взволнованно спросила Мария Эмилия.

— Не знаю. Но сегодня на ее руках бинтов уже не было. Я обратил на это внимание, когда она к нам пришла.

— Она была у вас?

Мария Эмилия почему-то не на шутку перепугалась.

— Она и сейчас здесь. Разговаривает со своей матерью. А еще с ней ее любимая служанка.

— Ради Бога, Франсиско, немедленно пойдем к ней! — Мария Эмилия вскочила с кресла, на котором сидела.

— Но что произошло? Я вас не понимаю…

— Нам нужно с ней срочно поговорить, — вмешался Тревелес. — А иначе может произойти нечто ужасное.

Они все втроем побежали вверх по лестнице к спальне Фаустины. Тревелес, бежавший первым, мысленно молился о том, чтобы их подозрения не подтвердились.

Дверь спальни была закрыта изнутри. Они несколько раз постучали, но никакого ответа не последовало. Тревелес попросил Марию Эмилию отойти немного в сторону: он решил попытаться вышибить дверь. К его усилиям присоединился Франсиско, и после третьей попытки дверь не выдержала. Влетев по инерции в комнату, оба мужчины тут же замерли на месте: их ошеломила сцена, которую они увидели.

— Не двигайтесь, или я ее убью!

Это был голос Беатрис. Она стояла на коленях за спиной сидевшей на кровати болезненно бледной Фаустины, прижав острие кинжала к ее груди. Рядом с ними находилась Амалия, которая еще одним кинжалом — поменьше — вырезала на коже графини перевернутые кресты.

— Беатрис! — гневно воскликнул Франсиско и решительно направился к кровати.

— Отец, еще один шаг — и я проткну ее кинжалом. Я никому не позволю помешать мне.

Он надавила кинжалом на кожу Фаустины, и от его кончика тут же побежала тоненькая струйка крови.

— Не трогайте ее, пусть сделает то, что задумала! — Графиня повернула голову и встретила ледяной взгляд Беатрис. — Если это сделает тебя счастливой, убей меня, девочка моя. — Графиня схватила свободную руку Беатрис и прижала ее сжатый кулак к своей груди.

— Еще не время… — сказала в ответ Беатрис. — Сначала я хочу, чтобы меня выслушали — и ты, и все остальные. Последние слова, которые ты услышишь в своей жизни, скажу я.

— Я не допущу, чтобы опять пролилась кровь, — вмешался Хоакин. — Беатрис, тебе мало того, что ты