замужней женщиной? — Покатившиеся из глаз Беатрис слезы заблестели в тусклом свете, попадавшем внутрь помещения через маленькое окошко. — Пожалуйста, скажи мне, что все происходящее — всего лишь дурной сон!
— Мои слова означают, что я буду относиться к тебе с должным уважением — так, как следует относиться к любой замужней женщине. — В горле у Браулио появилось ощущение сухости, от которого он никак не мог избавиться, хотя уже несколько раз сглотнул слюну. — Однако я ни на секунду не перестану тебя любить, до конца моей жизни.
— Я этого не понимаю!
В душе Беатрис происходила ожесточенная борьба: ей никак не хотелось верить, что ее надежда совместить любовь к Браулио со своим ненавистным замужеством была всего лишь несбыточной мечтой.
— Ты разбил мое сердце! — Она оттолкнула руки Браулио, намеревавшегося приласкать ее. — Мне необходимо отсюда уйти!
Браулио тут же попытался ее удержать.
— Зачем нам оставаться здесь вдвоем, если ты только что разрушил все мои надежды? — с отчаянием воскликнула Беатрис.
— Я знаю, что тебе тяжело, но когда-нибудь ты все поймешь, Беатрис.
— Это неправда. Неправда, что пройдет время — и я смогу что-то там понять. Я сейчас узнала, что для тебя твоя чистая совесть намного важнее, чем я и возможность быть со мной. Теперь я совершенно отчетливо вижу, что ради какого-то стародавнего кодекса чести ты готов отвергнуть мою любовь. — Охваченная нестерпимой душевной мукой, она уже не задумывалась над своими словами и над тем, на что они могут толкнуть Браулио. — Не морочь мне больше голову! — Ей вдруг нестерпимо захотелось побыстрее выбежать из этого мавзолея. — Прошу, отпусти мои руки и позволь мне уйти!
— Беатрис, я люблю тебя!
— Я уже знаю, что тебе ничего не стоит произнести эти слова и что ты не способен подтвердить свою любовь!
Бросив на Браулио взгляд, полный презрения, Беатрис выбежала наружу, чувствуя, что ее сердце разбито. Она побежала по кладбищу, совершенно не ориентируясь, куда бежит, тем более что ее ноги подчинялись в этот момент скорее каким-то подсознательным импульсам, чем ее воле. Не узнавая ни одну из дорожек, которые она пересекала, она то и дело наталкивалась на все, что попадалось на пути: на ограды, решетки, каменные глыбы. Биение ее сердца смешалось со звуком ее шагов в один гулкий ритм, который, как ей казалось, отдавался приглушенным эхом у нее за спиной. А еще она слышала на бегу какие-то фантасмагорические голоса, раздававшиеся из-под могильных плит: одни из них выкрикивали ее имя, а другие смеялись над ней, как будто знали о ее несчастье и радовались ему. Посреди такого количества могил ей вдруг вспомнилось лицо ныне уже покойного иезуита Кастро, по вине которого погибла ее мать: это лицо на мгновение возникло перед внутренним взором Беатрис, словно освещенное вспышкой пламени.
Затем она — к своему облегчению — увидела, что находится уже совсем близко от выхода с кладбища. Она еще сильнее рванулась вперед, не заметив маленькую сгорбленную женскую фигурку, стоявшую на коленях перед одной из могил. Старушка, увидев бегущую девушку, поднялась на ноги, и Беатрис, для которой появление этой женщины было полной неожиданностью, споткнулась на бегу и рухнула наземь во весь рост, порвав юбку и чулки и сильно исцарапав ладони и лицо. Слуга, ожидавший Беатрис у кареты, очень удивился ее жалкому состоянию, однако, поинтересовавшись, что с ней произошло, получил в ответ лишь приказ увезти ее отсюда как можно быстрее.
На следующий день уже почти весь Мадрид только и говорил о том, что этим вечером, в субботу, двадцать шестого июля, состоится большое празднество, на которое прибудут самые знатные аристократы, высокопоставленные церковные иерархи и члены правительства Испании.
Даже король и королева — Фердинанд VI и Барбара Браганская — приняли приглашение на бал и собирались привезти с собой своего любимца — итальянского певца Фаринелли.
Братья-цыгане Тимбрио и Силерио Эредиа, обедая в одном из трактиров, расположенных на улице Кава-Баха в самом центре Мадрида, навострили уши, стараясь не пропустить ни одного слова из оживленной беседы сидевших за соседним столом нескольких молодых конюхов.
Из их разговора они узнали, что предстоящее празднество начнется в девять часов вечера во дворце Монклоа, принадлежащем герцогу де Уэскару, что двое из этих конюхов работают у герцогини де Аркос и что они повезут ее на празднество в карете вместе с герцогом де Олите, который будет сопровождать герцогиню.
Когда Тимбрио и Силерио вернулись из Сарагосы, узнав о смерти своих жен, — а вернулись они оттуда две недели назад, — они решили, что теперь у них есть две задачи, выполнению которых должны всецело себя посвятить. Во-первых, они намеревались найти дочерей Тимбрио, и, во-вторых, — и это было даже важнее — отомстить за смерть своих любимых жен, нанеся удар по тем, кого братья считали инициаторами истребления цыган. Тимбрио и Силерио как раз сейчас и разрабатывали план мести.
Еще в тот день, когда их арестовали и разлучили с семьями и когда жену Силерио на виду у всего селения изнасиловали солдаты, братья поклялись, что жестоко отомстят своим мучителям. Они хорошо помнили о том, что Церковь отказала им в своей защите, что солдаты чинили при аресте цыган беззаконие и что главным зачинщиком этого произвола было правительство, пользовавшееся поддержкой аристократии. Эти три категории людей — церковники, военные и дворяне — и стали объектом ненависти братьев Эредиа Однако больше всего они хотели отомстить маркизу де ла Энсенаде, которого считали главным виновником своих несчастий. Впрочем, они понимали, что им будет очень трудно до него добраться, ибо его всегда окружала надежная охрана. Поэтому братья решили попытаться для начала нанести удар не по самому маркизу, а по кому-нибудь из близких ему людей, и, хотя такая месть и не могла считаться соответствующей жестокости маркиза по отношению к цыганам, она, по крайней мере, стала бы для него хоть какой-то карой.
— Готов поспорить, что возле дворца соберется больше двухсот экипажей, а для охраны короля и королевы прибудет целый отряд стражников.
Самый молодой из сидевших за соседним столом конюхов был, похоже, взволнован тем, что начальник конюшни назначил его управлять сегодня вечером каретой вместо заболевшего кучера.
— Если повезет, то сможешь увидеть короля и королеву, — отозвался другой конюх, которому тоже было не больше двадцати лет. — Я тебе даже завидую: там ведь соберутся самые красивые женщины Мадрида, все в драгоценностях и в шикарных платьях. А нам остается, как обычно, смотреть лишь на кучи навоза, который накапливается каждый день в конюшнях.
Выйдя из трактира и посовещавшись, братья Эредиа придумали, каким образом они смогут проникнуть на предстоящее празднество. Это было вполне осуществимо: им пришла в голову мысль, что многочисленные слуги и кучера, которым предстоит весь сегодняшний вечер ждать у дворца возвращения своих господ, будут только рады, если подъедет еще одна повозка с большим запасом вина и еды, чтобы им было веселее коротать время. Пропуска Тимбрио и Силерио, конечно же, достать не смогут, однако они подумали, что никто не станет останавливать «трактир на колесах», а повозку для него они сумеют раздобыть. Они были знакомы с одним трактирщиком, жившим неподалеку от той мастерской, в которой они работали, и этот трактирщик с удовольствием предоставит им повозку, вино и провизию, если на следующее утро они вернут ему повозку и уже пустые бочки вместе с большей частью полученной прибыли. А еще Тимбрио разработал хитроумный план, который, если бы его удалось реализовать, помог бы им убить и покалечить многих из участников празднества.
Воодушевленные своей затеей, братья Эредиа немедленно отправились к трактирщику, чтобы договориться с ним и подготовить все необходимое еще до наступления вечера.
Хотя, чтобы убедить трактирщика, им пришлось отдать почти все свои сбережения в качестве задатка, они все-таки добились своего и вскоре выехали из трактира на повозке, на которую было погружено семь бочонков вина, большой запас черного хлеба, дюжина кругов овечьего сыра и множество копченых колбас. Они добрались на повозке до глухого уголка города, где окончательно подготовили все необходимое для осуществления своей затеи.
