— Это место столь отдаленное и к нему так трудно подобраться, что там никто не бывает. На нижних склонах есть несколько хозяйств, но что может привлечь туда, на самый верх, честного человека? Вряд ли его соблазнит даже хорошее пастбище. И у них там целая армия, Хью, и полно работников. А под ногами у них лес — Кли Форест, так что нет недостатка в древесине, и камней кругом сколько хочешь — это единственный урожай, который приносит вершина. Мы с тобой знаем, как молниеносно при острой необходимости можно построить крепость, если есть лес.

— Но беглые вилланы, ставшие разбойниками, и мелкие воришки из городов не строят с таким размахом, а просто делают себе шалаши в лесу, — возразил Хью. — Там правит какой-то крупный хищник. Хотелось бы мне знать, кто это, ох, как хотелось бы!

— Завтра, даст Бог, мы это сможем выяснить, — сказал Кадфаэль.

— Мы? — Хью улыбнулся, но взгляд у него был тревожный. — Я думал, что ты покончил с оружием, брат! Ты полагаешь, наши пропавшие монах и мальчик там?

— Судя по всему, да, так говорят следы. Нет полной уверенности, что те двое, кто спал в этой хижине ночью и побежал навстречу обозу и всадникам, именно Ив и брат Элиас, но это были мужчина и мальчик. А известна ли тебе другая такая пара, потерявшаяся прошлой ночью? Да, я думаю, они попали в руки этих негодяев. С оружием или безоружным, но я отправлюсь с тобой, Хью, чтобы помочь вызволить их.

Пристально взглянув на него, Хью начистоту выложил то, что было у него на уме.

— Разве стали бы они обременять себя братом Элиасом? Что касается мальчика, тут другое дело — по его платью сразу можно понять, что это богатая добыча. Но нищий монах, повредившийся в рассудке? Один раз они уже чуть не убили его. Ты думаешь, что-нибудь остановит их во второй раз?

— Если бы его убили, я бы нашел тело, — с уверенностью возразил Кадфаэль. — Но я его не нашел. Нет другого способа узнать истину, Хью, как только поехать туда и потребовать ответа у тех, кто ее знает.

— Так мы и поступим, — согласился Берингар. — Как только рассветет, я еду в город, чтобы собрать своих людей и всех, кого может выделить Жос де Динан по приказу короля. Он поклялся в верности королю и должен хранить клятву. Ему так же не нужна анархия в своих владениях, как Стефану — во всем королевстве.

— Жаль, что нельзя взять их на рассвете, — посетовал Кадфаэль, — но мы не можем потерять завтрашний день. И, кроме того, нам дневной свет нужен больше, чем им, поскольку они намного лучше знают местность.

Он уже прикидывал в уме, как удобнее штурмовать эту крепость, хотя сам давно не воевал и уже много лет не брал крепостей. Однако он сразу встрепенулся, как старый боевой конь при звуке трубы. Увидев смеющиеся глаза Хью, брат Кадфаэль тут же устыдился.

— Прости меня, я забылся, грешен, — сказал он со вздохом и снова вернулся к тому, что касалось его непосредственно, — к вопросу о спасении души. — У меня есть тут кое-что еще, что я хочу показать тебе, хотя это может быть не связано с разбойничьей крепостью.

Брат Кадфаэль принес взятый у приора Леонарда черный сверток. Развернув его на столе, он отложил в сторону смятый белый плат и клок светлой гривы.

— Мы случайно обнаружили это в сене, в той хижине, и, если бы Рейнер не разбросал сено, мы бы ничего не нашли. Это было специально спрятано. Вот, посмотри, что там лежало. А вот это было снаружи, зацепилось за угол хижины, рядом с кучей конского помета.

И брат Кадфаэль рассказал о своих наблюдениях со всеми деталями, так как ему нужно было, чтобы Хью тоже подумал над этим. Берингар слушал очень внимательно, сдвинув брови, усталость его как рукой сняло.

— Это вещи ее и его? — спросил он, когда Кадфаэль закончил. — Значит, они там были вместе.

— Я тоже так понял.

— Однако его нашли на некотором расстоянии от хижины. Голого, без рясы, но его плащ остался там, где они укрылись. И если ты прав, значит, Элиас устремился к тому самому месту. Но почему? Что его туда так притягивало?

— А вот этого я пока никак не могу понять, — признался Кадфаэль. — Но не сомневаюсь, что с Божьей помощью и это можно узнать.

— Значит, это было спрятано, хорошо спрятано, как ты сказал. Эти вещи могли так пролежать до весны, а когда их нашли бы, это была бы неразрешимая загадка. Кадфаэль, а разве эти дьяволы пытались скрыть хоть что-то из своих ужасных преступлений? Не думаю. То, что они вытворяют, всегда остается на виду.

— Да, эти дьяволы поступают именно так, поскольку у них совсем нет стыда, — согласился Кадфаэль.

— Но, возможно, есть страх? Однако в целом я не вижу в этом смысла. Я пока не понимаю, что это значит, и поэтому не слишком-то собой доволен, — горестно признался Хью.

— Я тоже. Но я могу подождать. В этом обязательно будет смысл, когда мы узнаем побольше, — сказал монах и твердо добавил: — И, возможно, все не так печально, как мы думаем. Я не верю, что добро и зло могут так безнадежно перепутаться, чтобы их было не распутать.

Ни один из них не слышал, чтобы дверь комнаты странноприимного дома, где они ужинали и беседовали, открывалась или закрывалась. Однако, когда Кадфаэль вышел со свертком под мышкой, она стояла там, в коридоре, — высокая девушка с бледным лицом и огромными гордыми и встревоженными глазами. Ее черные волосы были распущены по плечам. По напряженному выражению лица Эрмины он понял: она заглянула в комнату, услышав их голоса, и отпрянула в ужасе от того, что увидела. Девушка укрылась в тени, поджидая Кадфаэля. Он почувствовал, что она дрожит, когда твердо взял ее за руку и поспешно повел в зал к очагу, где еще теплился разожженный днем огонь. Если бы не его слабый отблеск, тут было бы совсем темно. Монах почувствовал, как девушка вздохнула и расслабилась — ей было легче оттого, что не видно ее лица. Монах нагнулся, чтобы помешать угли в очаге, увидел, как разлетелись искры, и ощутил благодатное тепло.

— Садитесь сюда и грейтесь, дитя мое. Вот так, садитесь и ничего не бойтесь. Сегодня утром Ив был жив и бодр, и завтра мы привезем его обратно, если это в человеческих силах.

Рука, которой она держалась за его рукав, медленно разжалась. Прислонившись к стене, Эрмина вытянула к огню ноги. На ней снова было крестьянское платье, в котором она вошла в ворота монастыря, а ноги были босые.

— Милая девушка, вам давно полагается спать. Разве вы не можете предоставить все нам, а главное — Богу?

— Бог позволил ей умереть, — сказала Эрмина дрожащим голосом. — Это ее вещи — я знаю, я видела! Это плат и ряса Хиларии. Что делал Бог, когда ее осквернили и убили?

— Господь все видел и готовил возле себя место для маленькой святой. Вы хотите, чтобы она оттуда вернулась?

Он сел возле девушки, сочувствуя ее горю и угрызениям совести. Кто мог обвинить себя в большей степени? И кто больше других нуждался в бережном обращении и руководстве, учитывая опасность такого саморазрушительного гнева?

— Ведь это они ее убили, кто же еще! Я не могла уснуть и пошла узнать, нет ли новостей, и тут услышала ваши голоса. Я не подслушивала, только открыла дверь — и увидела ее вещи.

— Вы не сделали ничего плохого, — мягко сказал брат Кадфаэль. — И я расскажу вам все, что знаю, вы этого заслуживаете. Но я еще раз вас предупреждаю, что вы не можете взять на себя вину другого человека. Что касается вашей собственной вины — это другое дело. Но эта смерть… За нее вы не в ответе. А теперь вы меня выслушаете?

— Да, — сказала она покорно, но в то же время явно не желая смиряться. — Что ж, если я не могу признать себя виноватой, то по законам чести я должна отомстить.

— Это все в руках Божьих — так нас учат.

— Но это также долг моей крови, моего древнего рода — так учили меня.

Подобная точка зрения была столь же правомерна, как и его собственная. Монах даже не был уверен, сидя подле этой девушки и слушая ее с жаром высказанные доводы, что не разделяет ее позицию. «Конечно, — подумал Кадфаэль, — христианин не должен стремиться к мщению. Но и он, и эта знатная девушка — оба жаждали справедливости, только она, воспитанная иначе, называла это мщением, а он —