бы эти пять столетий люди вели себя по-другому, дела бы сейчас, конечно, обстояли иначе, но разве мы можем что-то изменить или предугадать будущее? Нет никакого проку в «если». Мы живем и действуем именно сейчас, и отвечаем за содеянное нами зло, и предоставляем Господу печься о нашем благе.

И тут Эрмина разрыдалась, внезапно и безудержно. Не желая, чтобы Кадфаэль видел, как она плачет, девушка подбежала к алтарю и, преклонив колени, долго там оставалась. Монах не последовал за ней, а терпеливо ждал. Когда Эрмина наконец вернулась, глаза ее покраснели от слез, но лицо было спокойным и даже умиротворенным. У нее был усталый вид, и выглядела она совсем юной и беззащитной.

— Вернемся к огню, — предложил Кадфаэль. — Вы здесь простудитесь.

Эрмина послушно последовала за ним в странноприимный дом и с радостью снова устроилась у очага. Сейчас она уже не дрожала. Девушка откинулась в кресле, полузакрыв глаза, но, когда он сделал движение, собираясь выйти, быстро взглянула на него.

— Брат Кадфаэль, когда из Вустера послали разузнать о нас, не было ли речи о том, что наш дядя д'Анже в Англии?

— Была. Он не просто в Англии, но в Глостере, среди сторонников императрицы. — Кадфаэль понял, что она неспроста задала этот вопрос, а прощупывает почву. — Ваш дядя открыто попросил разрешения въехать во владения короля, чтобы разыскать вас, но в этом ему было отказано. Шериф обещал, что его люди сами займутся поисками, но не хотел впускать никого из партии императрицы.

— А если бы кто-нибудь оттуда все-таки занялся нашими поисками и был здесь обнаружен и схвачен, что бы с ним случилось?

— Он стал бы военнопленным. Долг шерифа — обезвреживать врагов короля, попавших к нему в руки, и вы не должны этому удивляться. Рыцарь, потерянный императрицей, — это большой выигрыш для короля. — Кадфаэль увидел, с каким сомнением и тревогой она слушает его, и улыбнулся. — Это долг шерифа. Но не мой. У меня нет врагов среди людей чести и истинных христиан, на чьей бы стороне они ни были. У меня другие понятия и не может быть претензий к человеку, явившемуся, чтобы спасти и вернуть детей их опекуну.

Эрмина слегка нахмурилась при слове «дети», а затем рассмеялась: забавно, что ее считают ребенком.

— Значит, вы не выдали бы такого человека даже своему другу? — с облегчением спросила она.

Сев напротив девушки, Кадфаэль устроился поудобнее, так как у нее, по-видимому, что-то было на уме и она хотела выговориться.

— Я ведь вам сказал, что не участвую в этом, и Хью Берингар не может ожидать, что я буду его союзником в таких вещах.

Он выполняет свою работу, а я — свою. Но я должен вам сказать: он уже кое-что знает о том, что в этих краях появился чужестранец, который пришел в Клитон и расспрашивал там о вас. Этот человек был в крестьянской одежде, молодой, высокий, с глазами и носом, как у ястреба, черноволосый и смуглый. — Эрмина внимательно слушала, закусив нижнюю губу, и при каждой подробности лицо ее то вспыхивало, то бледнело. — И под плащом у него был меч, — добавил Кадфаэль.

Девушка сидела очень тихо, видимо, обдумывая что-то важное. Лицо ее спутника, которое брат Кадфаэль увидел при свете факелов у сторожки, вдруг ясно предстало в его воображении. Монах догадался, что и Эрмина сейчас мысленно видит это лицо. На минуту ему показалось, что она будет отпираться, отгонять этот образ, опять скажет, что этот ее провожатый — всего лишь сын лесника, как она ранее заявила. Но Эрмина наконец-то решилась и, подавшись вперед, с жаром заговорила:

— Я вам расскажу! Я все расскажу и даже не возьму с вас обещания, так как знаю, что вы его не выдадите. То, что я сказала, — правда. Меня действительно приютили лесник и его жена. Но на второй день моего пребывания у них пришел молодой человек, который расспрашивал о нас. Хотя я и была одета так же, как сегодня, он понял, кто я такая, а я поняла, что он, конечно, не простой человек. Он свободно говорил по-французски и немного замедленно — по-английски. Этот человек рассказал, что наш дядя вернулся и находится в Глостере, что он сторонник императрицы. Он тайно прислал этого молодого человека, чтобы тот нашел нас и доставил к нему. Его поручение заключается только в этом, но он здесь постоянно подвергается опасности, так как может попасть в руки шерифа.

— Пока что ему удавалось ускользнуть, — мягко заметил Кадфаэль. — Он вполне может проскочить у властей между пальцев и увезти вас в Глостер.

— Но только с Ивом. Я не поеду без брата, и он это знает. Я не хотела сюда идти, но он настоял! «Мне будет спокойнее, — сказал он, — если хотя бы вы будете в безопасности, а поиски предоставьте мне». И я сделала это, и в дальнейшем буду делать то, о чем он попросит. Но я не вынесу, если из-за нас он попадет в руки короля и сгниет в тюрьме.

— Никогда не напрашивайтесь на несчастье, — бодро сказал Кадфаэль. — Ожидайте лучшего и ведите себя осмотрительно, а остальное предоставьте Богу. Но вы не назвали имя этого паладина.

Эрмина была молода и жизнерадостна. Остро переживая горе, она столь же остро переживала и надежду, и радость и пламенно поклонялась героям. Самая мысль о ее защитнике отдаляла ее от теней вины и смерти, и она сияла, говоря о нем.

— Его зовут Оливье Британец — это имя дали ему в его стране из-за происхождения. Потому что он родился в Сирии, и его мать из этой страны, а отец — франкский рыцарь, крестоносец из Англии. Он выбрал веру отца и прибыл в Иерусалим, чтобы присоединиться к крестоносцам, и там поступил на службу к моему дяде — это было шесть лет тому назад. Оливье — его любимый оруженосец. Теперь он вместе с дядей приехал в Англию, и кому же еще было доверить поиски!

— И он, так мало здесь зная и не владея в совершенстве английским, не побоялся проникнуть в этот опасный район с риском попасть в руки к врагам своего господина… — одобрительно произнес Кадфаэль.

— Он ничего не боится! Он такой храбрый, такой мужественный и благородный! О, брат Кадфаэль, вы не знаете, какой он чудесный! Если бы вы только раз увидели его, то сразу почувствовали бы к нему расположение.

Кадфаэль не стал говорить, что уже видел его — мимолетно, как в сияющем видении или во сне. Он подумал с ностальгической нежностью, что какая-то одинокая душа — тоже крестоносец, как и он когда- то, — нашла где-то в обжигающей стране солнца, моря и песка женщину себе по вкусу, которая его, видимо, тоже полюбила, — иначе не родила бы ему такого прекрасного сына. Восток полон незаконнорожденных с хорошей кровью. Никакого чуда не было в том, что один из них прибыл домой, на родину отца, а еще раньше крестился, приняв его веру. Кто бы ни были его родители — они создали восхитительный плод.

— Я даю вам обещание, о котором вы не просили, — сказал брат Кадфаэль. — Оливье может не опасаться меня. Я его не выдам. Если вам или ему понадобится надежный друг, можете положиться на меня.

Ив, который невольно задремал, проснулся, как от толчка, услышав какие-то звуки. Правда, они были такие отдаленные и слабые, что их вполне можно было принять за обрывки рассеивающихся сновидений. Рука мальчика по-прежнему обнимала брата Элиаса, который так устал, что погрузился в глубокий сон без сновидений. Он лежал спокойно и больше не разговаривал во сне. Дыхание монаха было ровным, и по его ритму мальчик почувствовал, что Элиас благополучно пережил эту страшную ночь. Он подумал, что монах все-таки хочет жить, хотя жизнь и доставляет несчастному такие мучения.

Однако Ив был уверен, что только что слышал какие-то странные звуки. Это не был шум ветра: вьюга уже прекратилась. Мальчик сидел навострив уши, хотя вокруг была полная тишина. Нет ничего более беззвучного, чем глубокий снег, пока люди не нарушат эти чары. Но вот они раздались снова, какие-то далекие звуки, — это была не иллюзия. И снова, через несколько напряженных минут, послышались легкое позвякивание металла и бряцание лошадиной упряжи. Ив осторожно поднялся на ноги, стараясь не потревожить спящего, и прокрался к двери. Стоял предрассветный сумрак, но от снежной пустыни, простиравшейся перед мальчиком, исходил призрачный свет. Ночь подходила к концу, и, значит, какие-то люди уже вышли из дому. И они с лошадьми! Ив прикрыл за собой дверь хижины, но не запер ее и стал пробираться через сугробы, спеша позвать на помощь, пока эти люди не уехали слишком далеко.

Где-то внизу, на склоне, послышался смех и снова звякнула уздечка. Никого не было видно, так как все