Он резко развернулся и понесся обратно, все остальные ринулись за ним по пятам. Дорожка шла дальше, чистая и наезженная, тесно зажатая между деревьев. Затем она расширялась и выводила на маленький сочный лужок. На его краю, под деревьями, как ни в чем не бывало разгуливала вороная лошадь. Это была лошадь Юона де Домвиля. Она безмятежно пощипывала траву. Увидев столько невесть откуда появившихся людей, подняла на них удивленный взгляд. Сбруя на лошади была в полном порядке. Однако всадника словно сдуло.

— Окажись лошадь возле знакомого дома да привычной конюшни, она вернулась бы туда, и все бы поняли, что случилось неладное, — сказал возбужденный мальчик, с гордостью завладев уздечкой. — Но она оказалась в незнакомом месте и потому стала бродить где придется.

Все, наверное, именно так и было, и мальчик горел нетерпением с новым рвением взяться за поиски. Но то, что ждало ищущих впереди, могло оказаться неподходящим зрелищем для ребенка. Кадфаэль поглядел на Эдмунда, шедшего с ним рядом в цепочке. В глазах брата, словно в зеркале, читалось отражение той же мысли. В самом деле, допустим, лошадь внезапно разлучило со всадником какое-то прискорбное происшествие. Раз лошадь одна, значит, скорее всего Юон де Домвиль стал жертвой несчастного случая по дороге домой. И еще получается, что он пролежал всю ночь под открытым небом. А из этого следует, что он в плохом состоянии. Стойкий, решительный человек, он не стал бы беспомощным и неподвижным из-за какой-нибудь пустяковой ранки.

— Испуганная лошадь мчится вперед, а не назад — разве не так? — продолжал говорливый пострел. — Стало быть, идем дальше?

— Тебе, — заявил Кадфаэль, — достается честь отвести животное назад в дом епископа и поведать им, где ты его нашел. Затем возвращайся на занятия. Если сумеешь интересно рассказать о своем приключении, может, тебе и удастся избежать наказания за прогул.

Мальчик сначала пришел в смятение, а потом взбунтовался и принялся спорить.

— Оп! — бодро приказал Кадфаэль, прервав поток его возражений. — Разрешаю тебе ехать на ней. Ставь ногу сюда… вот так! — Он согнул ладонь чашечкой и подсадил мальчика в седло, прежде чем тот успел решить, чувствовать ему себя обиженным или польщенным. Но тут он ощутил под собой прекрасное животное — уловка сработала безотказно. Лицо мальчугана озарилось самодовольной улыбкой. Он с важностью подобрал поводья и, оставив в покое шпоры, до которых ему было не дотянуться, вонзил пятки в атласные бока лошади. Затем зачмокал, понукая ее, так небрежно, как будто ездил на подобных красавицах каждый день.

Остальные довольно долго следили за мальчиком. Убедившись, что он способен управлять лошадью и намерен сделать все, как ему велено, они повернулись и двинулись дальше. Прогалина кончилась, и деревья подступили к тропе. То тут, то там, в местах, где трава была редкой, а почва мягкой, им попадался отпечаток копыта. Так они прошли, наверное, еще с четверть мили. Вдруг шедший впереди брат Эдмунд резко остановился:

— Вот он.

Тучное, могучее тело лежало на спине. Руки барона были раскинуты, голова привалилась к стволу огромного дуба. Деревья здесь росли густо, и поэтому сочные краски одежды Домвиля тонули в глубокой тени. На зеленоватом сумрачном фоне вырисовывалось обращенное к небу лицо — все в кровоподтеках, с покрасневшими глазами навыкате. Грубая мускулистость этого лица исчезла, словно оплавилась, как воск свечи. Хорошо, что ребенка отослали назад, а то этот наивный малец, геройски бежавший впереди всех, успел бы наткнуться на тело.

Кадфаэль отстранил Эдмунда и, выйдя вперед, встал на колени рядом с бесчувственным телом. Спустя мгновение Эдмунд последовал примеру травника и опустился на землю с другой стороны. Облегчать предсмертные страдания стариков было для него делом привычным. Но те уходили из жизни так кротко, как только возможно: в утешение им были ниспосланы трогательная забота и круг любящих друзей у одра. Вид же здорового тела, в котором внезапно иссякла бившая ключом жизнь, потряс и устрашил монаха. Двое послушников и брат мирянин, шедшие следом, приблизились и молча остановились возле тела барона.

— Он мертв? — со страхом спросил брат Эдмунд и тут же понял, что задал глупый вопрос.

— Уже несколько часов. Примерно с рассвета, наверное. Труп еще не окоченел. — Кадфаэль подложил руку под тяжелую голову мертвеца и приподнял ее. Пальцы монаха попали в мерзкую, липкую жижу запекшейся крови. На затылке Домвиля, высоко над левым ухом, темнел рваный кровоподтек. Его прорезала примерно дюжина шрамов. Еще недавно из них сочилась кровь, сейчас она почти засохла. Ствол дуба под головой, да и на целую пядь выше, был в крови. Словом, покойный потерял немало крови после удара. Кадфаэль осторожно прощупал кости под синяком и вокруг него. Ему, однако, показалось, что череп цел: пальцы не ощущали никаких вмятин.

— Его выбросило здесь с лошади, он пролетел и ударился о ствол этого дуба, — осмелился произнести наблюдавший за травником Эдмунд. — Мог такой удар убить человека?

— Мог, — смятенно вымолвил Кадфаэль. Ему казалось пока неуместным пояснять, что, однако же, не этот удар убил Домвиля.

— Даже если его только ранило, а потом он лежал без сознания, на ночном холоде…

— Покойный пролежал тут не всю ночь, — сказал Кадфаэль. — Утренняя роса под ним, а не на нем. Если его и выбросило из седла, то выбросило, как видишь, назад, а не вперед. Так что лошадь не спотыкалась. — В самом деле, тело лежало наискосок к тропе, ногами вперед, если смотреть от ручья, то есть с той стороны, с которой пришли следопыты. Оно занимало собой полтропы; дуб, к которому привалилась голова, рос по правую руку. В общем, все сходилось. — Это случилось рано утром, и всадника отшвырнуло назад. Значит, он, без сомнения, ехал обратно, к себе домой. Дорога тут хорошая — во всяком случае, для человека привычного. Думаю, однако, что вдобавок уже чуть-чуть рассвело: он наверняка ехал быстро, иначе его не отбросило бы с такой силой.

— Лошадь вздыбилась, — предположил Эдмунд. — Какой-нибудь ночной зверек рванулся у нее из-под ног и напугал ее.

— Может быть. — Кадфаэль бережно опустил голову мертвеца, снова прислонив ее к стволу дуба. — Он не двигался после того, как упал, — с уверенностью произнес травник. — Только бил ногами о землю. Видите углубления в траве? Он проделал их каблуками сапог — как будто бился в конвульсиях.

Оставив тело в покое, Кадфаэль поднялся на ноги и принялся внимательно осматривать тропу со всех сторон и под всеми мыслимыми углами. Тем временем один из послушников благоразумно повернул и направился навстречу людям шерифа. Их наверняка должны были отправить на поиски, как только мальчик принес весть о найденной лошади в дом епископа. Оставалось только надеяться, что стражникам пришло в голову захватить с собою носилки или снятую с петель дверь, иначе им не на чем будет унести покойника. Кадфаэль тоже прошел назад по тропе с дюжину ярдов, а затем начал медленно продвигаться назад — туда, где лежало тело. При этом он самым тщательным образом осматривал каждое дерево по обеим сторонам от дороги. Взгляд его был направлен немного вверх: то, что он хотел увидеть, явно должно было находиться выше его собственного скромного роста. Эдмунд непонимающе поинтересовался:

— Что ты выискиваешь там, Кадфаэль?

Но монах уже обнаружил то, что искал. Примерно в четырех шагах от ног мертвеца он вдруг замер на месте. Кадфаэль не отрываясь смотрел на древесный ствол справа, чуть подняв голову. Затем он перевел взгляд влево и столь же пристально обследовал ствол противоположного дерева.

— Идите посмотрите. Подойдите все сюда, а после будьте мне свидетелями, когда я об этом упомяну.

На обоих стволах, на одном и том же уровне, виднелось по тоненькой прямой отметине, прорезавшей нежные складки коры.

— Между этими деревьями была натянута веревка. Ее закрепили как раз на уровне шеи — шеи всадника среднего роста, плотно сидящего в седле. Впрочем, будь она натянута на высоте груди, она сшибла бы его точно так же. Как я представляю себе, уже достаточно рассвело и можно было ехать по такой хорошей тропе легким галопом. Ясно ведь, что всадник двигался быстро. Видите, как далеко его отбросило. Мы найдем след от веревки у него на горле.

Все в ужасе уставились на отметины и не могли вымолвить ни слова. Никто не нарушил молчания даже потом, когда, последовав за монахом к месту, где покоилось тело, они увидели, как тот отвернул ворот рубахи Домвиля и обнажил его шею: под бородой у покойного, на толстой жилистой шее, оказался не только