Когда Филип добежал до странноприимного дома, сердце выскакивало у него из груди. С трудом переводя дыхание, он попросил дозволения увидеть леди Берингар. Элин с улыбкой вышла ему навстречу.

— В чем дело, Филип?

Задавая вопрос, Элин, по правде сказать, слукавила — она считала, что знает, отчего паренек второпях примчался в аббатство, и сочувствовала ему: надо же, не успел проститься с Эммой, а ведь всего несколько ласковых слов, пусть ничего не значащих, может быть, запомнились бы ему на всю жизнь.

— О, Филип, мне так жаль, что ты разминулся с мистрисс Вернольд, но, увы, они спешили, и задерживаться было нельзя. Они уехали, но Эмма просила меня попрощаться с тобой и передать… — Слова замерли у Элин на устах. — Филип, что случилось? На тебе лица нет!

— Уехали? — в отчаянии вскричал юноша. — С кем она уехала?

— С мессиром Корбьером. Он предложил проводить Эмму до Бристоля, поскольку едет туда со своей сестрой, решившей принять постриг в местной обители. Все так удачно совпало… Филип, что-то не так? Да что с тобой, в конце концов?

У юноши вырвался стон, исполненный боли и гнева, и, забывшись, он схватил Элин за руку.

— Куда? Куда он ее повез?

— В свой манор Стэнтон Коббольд. Там они заночуют, а наутро двинутся дальше. Его сестра…

Но не успела Элин договорить, как Филип сорвался с места и стремглав помчался к конюшенному двору. Ему позарез нужен был конь, некогда было спрашивать разрешения у кого бы то ни было. К счастью, разумеется к счастью для Филипа, один из гостей аббатства собрался в дорогу и во дворе его дожидался на привязи взнузданный и оседланный конь. Паренек вскочил в седло и вихрем вылетел за ворота. Когда Элин выбежала во двор, она застала там лишь разъяренного конюха, который метался по двору, изрыгая проклятия.

Чтобы кратчайшим путем попасть в Стэнтон Коббольд, нужно было от монастырских ворот свернуть налево, а потом еще раз налево, по узкой тропинке возле моста. Потому Кадфаэль и Хью Берингар, спешившие в аббатство по дороге вдоль предместья, не столкнулись со мчавшимся во весь опор Филипом. Они добрались до обители, так и не узнав, что дело приняло дурной оборот.

Во дворе царила предотъездная суета: гости собирались в путь. Никаких признаков тревоги заметно не было. Хью направился прямиком в странноприимный дом, Кадфаэль последовал было за ним, но неожиданно на плечо монаха легла крепкая рука, и он услышал знакомый приветливый валлийский говор.

— Тебя-то я и искал, брат! Зашел попрощаться перед отъездом и поблагодарить за помощь. Ярмарка выдалась на славу! Сегодня я отплываю домой, и уж поверь мне, с немалым барышом.

Глазки валлийца весело поблескивали из-под кустистых черных бровей.

— Но вот для тех двоих, тоже приехавших ради барыша, ярмарка закончилась не столь удачно, — грустно заметил Кадфаэль.

— С этим не поспоришь, — хмыкнул Родри, — только вот я не уверен, что они приезжали сюда за барышом, а не за чем другим. Хотя в конечном счете все сводится к деньгам или к власти. Да и ради чего еще людям стараться?

— Мало ли ради чего. Ты вот, помнится, говаривал, что человеку легче всего остаться незамеченным на многолюдном торгу. Я бы не удивился, узнав, что на нашей ярмарке побывал и лазутчик самого Овейна Гуинеддского. Правда, — добавил монах с невинным видом, — пользы ради он, наверное, должен понимать по-английски.

— Вот-вот, — поддакнул валлиец, — от меня в таком деле никакого проку. Но должен сказать, что по существу ты прав. Овейну, ежели он заботится о безопасности своих владений и не прочь при случае расширить их на милю-другую, надобно знать, где и что затевается. Мне самому любопытно, кто из купцов, с которыми я торговал бок о бок, явится, вернувшись домой, к Овейну с докладом.

— И что он ему расскажет, — добавил Кадфаэль.

Родри пригладил свою великолепную бороду, его темные глазки довольно блеснули.

— Сдается мне, он непременно сообщит своему государю, что послание, которое граф Ранульф должен был получить с юга, а может быть, даже и из-за моря — кто знает, — до него не дошло и теперь уже не дойдет. Стало быть, граф, скорее всего, не ввяжется ни в какие усобицы и останется в своих владениях, а коли так — Овейну не стоит тревожить Честерские рубежи. Лучше ему оставить Ранульфа в покое и обратить внимание на Мэлиндид или Элфаэль.

— Знаешь, — заметил Кадфаэль, — мне пришло в голову, что Овейнову лазутчику вовсе не обязательно говорить по-английски. Пожалуй, даже лучше, если всем будет известно, что он нуждается в переводчике. В присутствии того, кто не понимает ни слова, люди держатся свободнее и чаще склонны распускать языки.

— Хорошая мысль, — одобрительно отозвался Родри, — может, и стоило бы кому-нибудь подсказать эту идею Овейну.

Однако, судя по тому, что было известно об этом принце, Овейн Гуинеддский вовсе не нуждался ни в советчиках, ни в советах, ибо Господь щедро наделил его умом.

«Интересно, — подумал Кадфаэль, — сколько языков знает этот простачок купец? Французский — почти наверняка. Фламандский? Не исключено, ведь ему, без сомнения, случалось бывать во Фландрии». Монах не удивился бы, узнав, что Родри силен еще и в латыни.

— Ты приедешь к нам на ярмарку в будущем году?

— Кто знает, брат. Может, и выберусь. А ежели я приеду, ты согласишься снова мне помочь?

— С удовольствием, я ведь и сам уроженец Гуинедда. Ну, счастливого тебе пути. Поклонись от меня нашим холмам.

— Храни тебя Господь! — широко улыбнувшись, промолвил ап Хув, основательно хлопнул монаха по плечу и зашагал к реке.

Едва Хью переступил порог странноприимного дома, как на шею ему, всхлипывая, бросилась Элин. При виде мужа она почувствовала некоторое облегчение, но все же пребывала в растерянности и тревоге.

— О, Хью, кажется, или я сделала что-то ужасное, или Филип Корвизер сошел с ума. Он зашел к нам, спросил Эмму, но как только узнал, что она уехала, его как ветром сдуло. Представляешь: вскочил на лошадь одного ворчестерского купца и ускакал сломя голову. Хозяин коня рвет и мечет, а я понять не могу, в чем дело, но боюсь…

— Эмма уехала? — переспросил Хью, ошарашенный нежданным известием. — Она же собиралась ехать с нами! Что случилось? Почему она передумала?

— Ну, ты же сам знаешь, он все время оказывал ей знаки внимания… А сегодня утром пришел, спросил поначалу тебя, но так как тебя не было, обратился ко мне. Он рассказал, что его сестра хочет постричься в монахини в Минчин-Бэрроу, а это всего милях в пяти от Бристоля. Ему так или иначе надо было проводить сестру в обитель, вот он и предложил Эмме отправиться вместе с ним, раз уж им все равно по пути. Он сказал, что они переночуют в его маноре, а завтра поутру пустятся в дорогу. Эмма согласилась, я тоже не возражала — да и с чего бы? Но Филип словно обезумел: как только услышал его имя, тут же…

— Чье имя? Корбьера? — воскликнул Хью, с тревогой вглядываясь в лицо жены.

— Разумеется, Иво, а чье же еще? Но что в этом плохого? Он повез Эмму в Стэнтон Коббольд, к сестре. Я даже порадовалась за нее, видя, как все удачно складывается. Может, ты и взглянул бы на это по-иному, но тебя-то не было. К тому же Эмме, похоже, предложение Иво пришлось по душе, а она, в конце концов,