рыбачивший на Северне, подцепил на крючок узел намокшего платья. У него чуть леска не оборвалась, так пришлось снова опустить улов в воду, но парень оказался настырным и подтащил-таки свою находку к берегу. Знаешь, что это было? Прекрасный кафтан из тонкой шерсти, шитый на рослого, полного мужчину. — Берингар встретил быстрый, встревоженный взгляд Кадфаэля — не столько вопрошающий, сколько заранее уверенный в ответе. — Конечно, чей же еще. Эмме я ничего говорить не стал, язык не повернулся. Она сейчас показывает Элин узор, чтобы вышить по нему кайму для детской рубашечки. Эмма приглядела его во Франции. Сидят они с Элин рядышком, склонив головки, — ну точно родные сестры. Я вызвал Роджера Дода, и тот опознал платье своего хозяина. Сомнений нет — это кафтан мастера Томаса. Мои люди сейчас шарят на отмелях, может, и рубаху со штанами найдут. Да, такой кафтан стоит немалых денег, и для любого вора он был бы ценной добычей.

— И уж ясно, что никакой бродяга не выбросил бы его в воду, — промолвил Кадфаэль.

— Нипочем бы не выбросил! — подтвердил Берингар.

— Правда, у покойного были еще и кольца на пальцах, — заметил Кадфаэль, — но сдается мне, что они слишком дороги и вряд ли злодей решил бы избавиться от них, хотя бы и ради доказательства, будто убийство совершено из ненависти, а не ради наживы. К тому же, брось кольца в реку, они потонут и никто их не найдет. К чему же тогда их туда бросать?

— Ты, как всегда, опережаешь меня в догадках, — сказал Берингар, приподняв тонкие черные брови. — Итак, поначалу это убийство представлялось содеянным из личной мести. Но во время разбирательства Иво Корбьер указал, — и вполне резонно, — что в таком случае убийца едва ли стал бы раздевать жертву, а скорее поспешил бы унести ноги. Помнится, он сказал, что мщение не имеет ничего общего с охапкой одежды. Услышав это, мой шериф заметил, что подобная мысль могла прийти в голову и убийце и он раздел свою жертву, чтобы сбить нас с толку. И вот теперь мы выудили из реки кафтан убитого купца — а дальше что? Что из этого следует, дружище?

— Голова кругом идет, — уныло промолвил Кадфаэль. — Если бы кафтан не нашли, все так и продолжали бы считать, что это убийство с целью ограбления, а это говорило бы в пользу молодого Корвизера. Допустим, что на разбирательстве у шерифа кто-то смекнул: ежели подбросить одежку убитого так, чтобы ее наверняка нашли, это станет дополнительной уликой против Корвизеровского сынка. А существует только один человек, заинтересованный в том, чтобы паренька засудили, и это, ясное дело, и есть убийца. Если, конечно, молодой дуралей и впрямь никого не трогал.

— И то верно, — сказал Берингар. — Кафтан весомая улика, с учетом которой вина Филипа кажется почти доказанной. Но каким же дураком должен быть этот злодей, чтобы подбросить кафтан с целью навести нас на мальчишку и в то же время забраться на баржу, чего Корвизер, сидевший в темнице, сделать никак не мог.

— А он вовсе не думал, что воровство будет обнаружено, пока баржа не вернется в Бристоль или, на худой конец, не отплывет подальше от Шрусбери. Говорю тебе, Хью, я так вообще не заметил, что баржу кто-то обшарил, да Эмма и сама призналась, что, если бы я не попросил ее все как следует проверить, она так и не узнала бы о пропаже до самого дома. Все пропавшие вещицы были куплены по дороге в Шрусбери, и девушка не собиралась надевать их на ярмарке. На первый взгляд, ничего не было тронуто, и Эмма добралась чуть ли не до дна сундука, прежде чем выяснила, что у нее украдено. Но то, что на барже побывал чужой, она углядела сразу — хозяйский глаз все примечает.

— Но, — заметил Хью, усмехнувшись, — если принять за истину слова Эммы, выходит, что грабеж и убийство — дело двоих негодяев, не связанных между собой. Ведь если кто-то был смертельно зол на купца и убил его в порыве гнева, с чего бы убийцу вдруг понесло на баржу? Но мне как-то не верится, что между убийством и кражей нет никакой связи. А ты как думаешь?

— Конечно, в мире порой чудные вещи случаются, и такую возможность исключить нельзя. Вот и мы не будем сбрасывать ее со счета. Но, по моему разумению, оба преступления совершил один и тот же человек, которым двигала определенная цель. И эта цель не мщение, иначе со смертью мастера Томаса она была бы достигнута.

— Но, Кадфаэль, ради всего святого, скажи мне, что это за цель, ежели ее не удалось достичь при помощи убийства и можно добиться, стащив поясок, цепочку и пару перчаток?

Кадфаэль беспомощно покачал головой. Ответа на этот вопрос у него пока не было.

— Сам не пойму, в чем тут загвоздка, Хью, — признался сокрушенно монах, — но только предчувствую, что на этих злодействах дело не кончится. Аббат Радульфус поручил мне следить за всеми событиями ради сохранения доброго имени нашей обители и разрешил отлучаться из аббатства, когда и куда я сочту нужным. И вот что не идет у меня из головы: если против мастера Томаса был составлен заговор, то и его племяннице может грозить опасность. Было бы не худо, если бы Элин не отпускала ее от себя. Ну и я, со своей стороны, пригляжу за девушкой. — Он поднялся, позевывая. — Ну ладно, Хью, мне пора к повечерию. Боюсь, что завтра придется пропустить не одну службу, и я хочу хотя бы сегодня посвятить вечер молитве.

— Помолись о том, чтобы ночь прошла спокойно, — промолвил Хью, — а то у нас людей не хватает и по ночам некого посылать в караулы. Я сам со своим сержантом проедусь еще разок по предместью да и отправлюсь на боковую. Сам знаешь: прошлой ночью мне было не до сна!

Занималась заря второго дня ярмарки. С первыми лучами солнца над рекой, словно тончайшая вуаль, повисла легкая дымка. Роджер Дод поднялся с рассветом, растормошил Грегори, скатал свой плед, ополоснулся в реке, наскоро перекусил краюхой хлеба, запивая ее элем, и направился вдоль предместья к палатке своего хозяина. Торговые ряды пробуждались на глазах. Потягиваясь и зевая, торговцы принимались раскладывать свои товары. Проходя мимо, Роджер обменялся приветствиями с некоторыми из них. На ярмарке, где люди во множестве трутся бок о бок, даже такому нелюдиму трудно не обзавестись новыми знакомствами.

Но, подойдя к палатке мастера Томаса, Роджер нахмурился и тихонько выругался. Вокруг царила деловая суета, и только палатка, где заночевал Варин, оставалась запертой. Ее деревянные ставни были закрыты, а ведь солнце уже взошло. Неужто Варин еще не проснулся? Роджер нетерпеливо забарабанил в ставни. Он-то ожидал, что Варин уже открыл их, поставил козлы и разложил товары. Ответа на его стук не последовало.

— Варин! — закричал Роджер. — Вставай, черт тебя подери, и открой мне дверь!

Изнутри не донеслось ни звука. Лишь некоторые из расположившихся по соседству торговцев обернулись на неожиданный шум и, оставив свои прилавки, подошли поближе, чтобы выяснить, в чем дело.

— Варин! — завопил Роджер во всю мочь и заколотил с удвоенной силой. — Просыпайся, чертов бездельник! Что это на тебя нашло?

— То-то и я удивился, — промолвил торговец тканями из соседней палатки, державший в руках рулон фланели, — что его до сих пор не видно. Ну и соня твой сторож!

— Вот так дела, приятель, — сказал подошедший с другой стороны оружейник и потрогал дощатую дверь. — Глянь-ка сюда. Видишь царапины?

Действительно, дверь по краю, рядом с засовом, была слегка оцарапана. От прикосновения дверь приоткрылась. За ней было темно.