возвращению в Бристоль. Есть у вас в Шрусбери плотник?

— Есть. Справа, на полпути вверх по улице Вайль, живет мастер Мартин Белкот. Добрый человек, и превосходный плотник. Я, правда, слышала, что его сын был среди тех ужасных буянов. — Элин снисходительно улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки. — Но там собрались отпрыски чуть ли не всех самых уважаемых горожан. Я, пожалуй, сама свожу тебя в лавку Белкота.

— Нет, — твердо сказала Эмма. — Разбирательство у шерифа может затянуться, а тебе в твоем положении никак нельзя утомляться. И, кроме того, тебе ведь нужна тонкая шерсть, а зазеваешься, всю лучшую расхватают. Думаю, брат Кадфаэль — так, кажется, его зовут — покажет мне эту лавку. Он, наверное, знает, где она находится?

— Во всем этом городе и его окрестностях трудно сыскать что-нибудь такое, чего бы не знал брат Кадфаэль, — убежденно ответила Элин.

Аббат Радульфус без колебаний дал Кадфаэлю дозволение присутствовать на разбирательстве в замке, а также сопровождать понесшую утрату гостью, ибо полагал, что монаху, так же как и мирянину, надлежит исполнять свой гражданский долг. За время пребывания во главе обители он показал себя не только суровым ревнителем орденской дисциплины, но и справедливым, здравомыслящим и проницательным человеком. Своим саном аббата Радульфус был обязан в равной мере как духовной власти — папскому легату, — так и светской — королю Стефану — и заботился о процветании и доброй славе аббатства не меньше, чем о спасении душ своей паствы. А потому он не считал зазорным прибегать к помощи тех немногих братьев, которые, как и он сам, были сведущи не только в пении псалмов и чтении требника.

— Из-за этого убийства, — промолвил аббат, оставшись после ухода Берингара в своих покоях наедине с Кадфаэлем, — может пойти дурная слава о ярмарке Святого Петра, и на нашу обитель оно бросает тень. Ярмарку проводит аббатство, и мы не можем переложить эту ношу на чужие плечи. Я хочу, чтобы ты предоставил мне полный отчет обо всем, что будет говориться в замке. Ведь это у меня старейшины города просили о послаблении, которого я не мог им предоставить. И мой отказ был причиной того, что эти молодые люди решились на такое сумасбродство. Конечно, им недостало рассудительности и терпения, но это не снимает с меня вины. Если результатом моих действий — пусть даже вполне оправданных — стала смерть человека, я должен это знать, ибо в ответе за случившееся, так же как и тот, кто нанес несчастному удар.

— Я непременно доложу тебе обо всем, что увижу и услышу, отец аббат, — обещал брат Кадфаэль.

— Но помимо того, брат, я хочу, чтобы ты высказал свое мнение о случившемся. Ты ведь видел вчера, как началась ссора между погибшим купцом и этим юношей. Как ты думаешь, могло ли это действительно привести к такому страшному концу? Неужто паренек и впрямь ударил беднягу кинжалом в спину? В порыве гнева обычно поступают не так.

— Обычно не так, — согласился Кадфаэль. Ему доводилось видеть немало убийств, совершенных в ярости или в пылу сражения, но монах знал и то, что злоба может тлеть, отравляя душу, и, в конце концов, толкнуть человека на подлое убийство исподтишка. Это случается, когда гнев еще не остыл, но первый яростный порыв сменяется обдуманным намерением. — Но все же такое возможно. Хотя возможно и другое. Вполне вероятно, что это убийство таково, каким оно и кажется на первый взгляд, то есть убийством, совершенным ради ограбления. Не исключено, что какой-то бродяга воспользовался предоставившимся случаем, чтобы завладеть одеждой и украшениями. Ярмарки с их многолюдством и сутолокой притягивают всяких лиходеев.

— Это верно, — печально согласился Радульфус, — зло — извечный спутник рода человеческого.

— Но нельзя забывать и о том, — продолжал Кадфаэль, — что покойный был богат, удачлив в делах и в родных краях слыл влиятельной персоной. Такому человеку мудрено не нажить врагов. Зависть и злоба могут толкнуть на убийство, так же как и жажда наживы. Возможно, на нашей ярмарке купец повстречался с кем-нибудь из своих недругов, и тот решил воспользоваться тем, что в Шрусбери никто не ведает об их вражде. Возможность избавиться от соперника вдалеке от дома, не навлекая на себя подозрений, — немалое искушение.

— И здесь ты прав, — промолвил аббат. — Но, как я понимаю, у тебя есть и другие соображения.

— Есть. Дело в том, что девушка, племянница и наследница погибшего, очень красива. — Кадфаэль произнес эти слова без малейшего смущения, как бы утверждая за собой право признавать и ценить красоту женщин, хотя, приняв монашеский обет, он добровольно отказался от радостей, которые они дарят. — А в услужении ее дяди было трое мужчин, и они долгое время провели на барже в обществе этой прелестницы. Правда, один из них немолод и, как я могу судить, выше всего ценит свое спокойствие. Другого, по моему разумению, Господь обделил умом, однако же, он не слеп и не свободен от плотских желаний. А вот третий — смышленый и крепкий мужчина в расцвете сил, и он увлечен ею. И именно он последовал за своим хозяином спустя четверть часа или чуть больше после того, как тот ушел с ярмарочной площади. Упаси меня Господь от того, чтобы я оговорил невиновного. Но ведь мы лишь обсуждаем возможности. Ничего другого нам покуда не остается.

— Я тоже так думаю, — промолвил аббат Радульфус с мягкой улыбкой. Он помедлил, глядя Кадфаэлю прямо в глаза, и добавил: — Ступай, брат. Изложи свои показания перед лордом шерифом, а потом доложи мне обо всем, что увидишь и услышишь на разбирательстве. Я буду ждать твоего отчета.

У Эммы не было возможности переодеться, и потому на ней оставался тот же наряд, что и в прошлый вечер, — темно-голубое, под цвет ее глаз, платье и туника из белоснежного полотна, украшенная многоцветной вышивкой. Единственным свидетельством траура было то, что она зачесала свои пышные волосы наверх и убрала их под белый плат, одолженный у Элин. Весь ее облик дышал благородной скорбью. В строгом траурном обрамлении ее юное личико выглядело взрослее. Плат как бы подчеркивал внутреннюю силу девушки, не столь заметную на фоне прелести и грации. Она была серьезной, сосредоточенной и целеустремленной, словно стрела. Только вот куда эта стрела нацелена, брат Кадфаэль пока не видел.

Заметив приближавшегося монаха и узнав его, Эмма слегка улыбнулась, как улыбнулся бы изготовившийся к бою стрелок, приветствуя товарища по оружию.

— Брат Кадфаэль, надеюсь, я правильно назвала твое имя? Оно ведь валлийское, верно? Вчера ты был так добр. А леди Берингар сказала, что сегодня ты покажешь мне, где найти плотника. Мне нужно заказать гроб для дядюшки, чтобы отвезти его обратно в Бристоль. — Самообладанию ее мог бы позавидовать и взрослый, но говорила она прямо и простодушно, словно дитя. — А хватит у нас времени зайти туда до того, как мы должны будем явиться в замок?

— Это по пути, — успокоил ее Кадфаэль. — Надо будет только сказать мастеру Белкоту, чего ты хочешь, а уж он распорядится, чтобы все было сделано как следует.

— Все так добры ко мне, — промолвила Эмма учтиво, как и подобает хорошо воспитанной девушке, искренне благодарной за помощь. — А где сейчас тело моего дяди? Я хотела бы заняться им сама — это мой долг.

— Пока это невозможно, — ответил Кадфаэль. — Тело находится в замке, его должен будет осмотреть шериф, да вдобавок еще и лекарь. Но ты не волнуйся: аббат уже отдал все необходимые распоряжения. Дядю твоего с подобающими почестями перенесут в монастырскую церковь, и братья обрядят его для похорон. Сдается мне, что, будь у него такая возможность, он сам посоветовал бы тебе предоставить все хлопоты нам. Он наверняка не захотел бы отягощать тебя лишними заботами, и думаю, ты послушно исполнила бы его пожелание.

Кадфаэль уже видел мертвеца и был убежден, что это зрелище не для молоденькой девушки. Но он думал не только о ее спокойствии. Монах хотел, чтобы мастер Томас навсегда остался в памяти племянницы таким, каким был при жизни, — исполненным достоинства и силы.

И Кадфаэлю удалось найти тот необходимый довод, который поколебал уверенность девушки в том, что она обязана заняться всеми скорбными приготовлениями сама. Первое время, покуда они, выйдя из сарайчика, шли бок о бок, она размышляла, а потом, по-видимому, согласилась с ним, ибо заговорила о другом.

— Он ведь считал, раз я наследница, то должна участвовать во всех его делах, чтобы освоить их наперед. Поэтому он брал меня с собой в деловые поездки, нынешняя была уже третьей. — Промолвив это, Эмма вспомнила, что третья поездка оказалась последней. — Увы, — сказала девушка, — как печально она завершилась. Но я хотя бы должна оплатить заупокойную мессу. Пусть ее отслужат здесь, где настигла его смерть. Дядюшка был благочестивым человеком и наверняка бы это одобрил.