обязательно должны обнаружиться.
— А если это был кто-то посторонний, не из домочадцев Бонела? Подлил отравы и выкинул склянку с тропинки. Ты ведь подумал о поваре с поварятами...
— Такое тоже исключить нельзя. Однако это маловероятно. Если бы кто-то кинул склянку с тропинки, то наверняка зашвырнул бы на середину пруда. Тогда он мог быть спокоен: если даже склянка не утонет, то будет вынесена течением в ручей, а там и в реку — ищи ветра в поле. Но, как видишь, она упала недалеко от берега — потому-то мы ее и нашли.
— Ну а теперь что мы будем делать? — спросил Марк, горевший желанием немедленно действовать.
— Пойдем к вечерне, а то опоздаем. А вот завтра надо будет отправить тебя с этой уликой в Шрусбери, к Берингару.
Мирян у вечерни обычно собиралось не так уж много, но никогда не случалось такого, чтобы их не было вовсе. В тот вечер в монастырский храм пришел из города Мартин Белкот, который хотел возблагодарить Господа за возвращение сына, а заодно, конечно, сказать сердечное спасибо брату Кадфаэлю. Когда служба закончилась, он задержался и подождал в аркаде, пока братья выйдут из церкви, и, увидев у южной двери Кадфаэля, двинулся ему навстречу.
— Брат, я хочу поблагодарить тебя за то, что мой сорванец вернулся домой и так легко отделался. За такие фортели его запросто могли бросить в подземелье замка.
— Меня благодарить нечего, я же не имел власти его освободить. Это Хью Берингар счел возможным отпустить паренька домой. И поверь мне, Берингар человек честный и порядочный, он не терпит несправедливости, и что бы ни случилось, ты можешь рассчитывать на его непредвзятость. Так что советую тебе всегда говорить ему правду.
— Правду, да не всю, — усмехнулся Белкот. — Не спорю, с мальчонкой он обошелся великодушно, но даже ему я всего не расскажу. Пока Эдвин не окажется в такой же безопасности, как и Эдви, я никому не могу доверить, где он. Но тебе, брат...
— Нет, — поспешно возразил Кадфаэль, — мне тоже лучше ничего не знать. — Я надеюсь, что скоро у него не будет причин прятаться, но это время еще не пришло. А дома у тебя все в порядке? Как Эдви, ему ведь здорово попало?
— Что с ним станется? Небось рад, что схлопотал пару шишек, чувствует себя героем. Без того ему это приключение было бы не в радость. Он ведь сам все и придумал. Но все-таки это заставило его малость присмиреть, что вовсе не худо. Он отроду не был таким послушным, да и работает с большим рвением, чем обычно. He то, чтобы мы накануне праздника решили завалить его работой. Просто так вышло: Эдвина-то нет, а Меуриг отпросился навестить родню на Рождество. Потому дел у меня невпроворот и есть, чем занять моего оболтуса.
— Стало быть, Меуриг навещает родичей?
— Каждый год, на Рождество и Пасху, Меуриг ведь родней своей дорожит, это точно.
Кадфаэль припомнил, как в тот день, когда он впервые встретил Меурига, тот сказал: «Моя родня — это родичи моей матери. Отец мой не был валлийцем». Не удивительно, что парню захотелось съездить на праздник в родные края.
— Да пребудем мы с миром в Рождество Христово, — возгласил Кадфаэль. Он всей душой верил, что Рождество принесет мир, эту уверенность подкрепляла хранившаяся на полке его сарайчика улика.
— Аминь, брат! Ты здорово помог мне и моей семье, так что если тебе самому потребуется помощь, только скажи.
Мартин Белкот вернулся в свою мастерскую с чувством исполненного долга. Братья же Марк и Кадфаэль, напротив, отправились на ужин с ощущением того, что им свой долг еще только предстоит исполнить.
— Я пойду в город с утра пораньше, — шепнул Марк на ухо Кадфаэлю в уголке зала капитула, в то время как брат Фрэнсис бубнил на латыни что-то уж вовсе невразумительное. — Заутреню я пропущу, и епитимьи мне не миновать, но какое это имеет значение?
— Ну уж нет, — тоже шепотом твердо возразил Кадфаэль, — отправишься после обеда, когда по правилам тебе положено работать на своем месте. А поскольку ты мой помощник, то можно считать, что это будет самое что ни на есть законное поручение. Нарушать монастырский устав, даже и в мелочах, я тебе не позволю.
— Как, разумеется, не позволил бы и себе! — парировал Марк, и на его скромном, застенчивом лице непостижимым образом появилась ухмылка, какую скорее можно было ожидать увидеть на физиономии Эдвина или Эдви.
— Если бы и позволил, то лишь тогда, когда дело касалось жизни и смерти. Но и тогда чувствовал бы себя виноватым! Но я — это я, а ты — это ты, и коли за мной и водятся грехи, тебе не след мне подражать. К тому же, — добавил Кадфаэль успокаивающе, — время терпит: после обеда, до обеда — это не важно. Спросишь Хью Берингара — и помни, только его. Ни в ком другом я не могу быть уверен. Отведешь его к пруду и покажешь то место, где нашел склянку. Думаю, что скоро Эдвин сможет вернуться домой.
Однако человек предполагает, а Бог располагает. На следующее утро собрание капитула расстроило все их замыслы.
Перед тем как перейти к обсуждению текущих мелких вопросов, поднялся субприор, брат Ричард, и попросил приора и собрание уделить внимание делу, не терпящему отлагательств.
— К брату келарю прибыл посланец с наших пастбищ у Ридикросо, что близ Освестри. Барнабас, пастух, сильно занемог. Он слег с лихорадкой, и брату Симону приходится теперь управляться с овцами одному. Но это бы еще куда ни шло, однако Симон боится, что не сумеет исцелить недужного брата, и потому просит прислать на время кого-нибудь, сведущего во врачевании.
— Я всегда полагал, — сказал, нахмурившись, приор Роберт, — что двух человек там недостаточно. Место отдаленное, выпасы разбросаны по склонам холмов, и две сотни овец — не шутка. Но как же брату Симону удалось отправить весточку, если он один остался на ногах?
— Благодаря удачному стечению обстоятельств. Наш управляющий приглядывает сейчас за Малийли, а это всего в нескольких милях от Ридикросо. Брат Симон съездил туда и попросил сообщить обо всем в аббатство, а управляющий в тот же день отправил гонца. Если мы не будем терять времени, то сегодня же сможем послать туда подмогу.
Упоминание о Малийли заставило приора навострить уши, а погруженного в раздумье Кадфаэля встрепенуться, ибо имело непосредственное отношение к занимавшим его вопросам. Выходит, этот манор совсем неподалеку от монастырских выпасов у Освестри! До сих пор монах не задумывался о том, что расположение Малийли может иметь какое-то значение. А что если?.. Вереница мыслей пронеслась у него в голове.
— Я думаю, ясно, что нам следует делать, — заявил Роберт.
Очевидно, ему пришло в голову, что случившееся предоставляет прекрасную возможность спровадить брата Кадфаэля подальше, с тем чтобы не только избавить его от опасного соседства со вдовой Бонел, но и положить конец чересчур настырным попыткам разузнать о тех злосчастных событиях, которые сделали ее вдовой. Кого послать на помощь занемогшему брату, как не самого искусного лекаря и травника?
Приор Роберт величаво повернул свою увенчанную серебристыми сединами голову и посмотрел прямо на Кадфаэля, чего обычно предпочитал не делать. Он не подозревал, что Кадфаэль в это время размышлял о том же, о чем и он сам, причем с неменьшим удовольствием.
«Я бы и нарочно не сумел лучше подстроить, — думал монах. — Как ловко все складывается! Теперь я сам смогу заняться этим делом, и не надо впутывать в него молодого Марка».
— Брат Кадфаэль, ты более других сведущ во врачевании, и долг обязывает тебя помочь нашему недужному брату. Сумеешь ли ты, не мешкая, приготовить в дорогу все нужные снадобья?
— Сумею, и сделаю это, отче, — откликнулся Кадфаэль с такой неподдельной радостью, что у приора зародились сомнения относительно его собственной дальновидности и проницательности. На дворе стужа, впереди долгая дорога и тяжелый труд: больного пользовать и помогать Симону с овцами управляться. А Кадфаэлю, похоже, это только по нраву. С чего бы это, если последнее время он только и делал, что совал нос в дела семейства Бонел? Однако, рассудил приор, как бы там ни было, Ридикросо не ближний конец, и оттуда Кадфаэль никак не сможет вмешаться куда не следует.
