– Верно, если бы не одно обстоятельство. Вручать награду будет не кто иной, как сам Лоредан. А этот еврей довольно резко публично высказывался о нем. Никто не способен предсказать, что произойдет, коль скоро в такое дело замешан еврей. Ведь все знают, что они собой представляют.

Фоска нахмурилась. Если не считать ее высланного недавно из Венеции портного, она никогда не сталкивалась ни с одним евреем.

– Ну и что же они собой представляют? – требовательно спросила она.

– Моя дорогая, они убивают христианских младенцев и едят их на пасхальную неделю!

Фоска издала вопль ужаса.

– Именно поэтому Лоредан и государство хотели бы избавиться от них. Они подобны крысам. Вдруг вновь появляются неизвестно откуда.

– Как прыщи, – заметил Антонио. – Но тогда скажите, почему правительство намерено наградить еврея?

– Не верю, что вы действительно ничего не слышали. Об этом писали в «Газзеттино» и в…

– Я больше не читаю этот грязный листок, – фыркнула Фоска. – Они отказались напечатать оду Антонио, воспевавшую мои глаза!

– Мы сейчас либо лениво хлопочем, либо деловито бездельничаем, – вступил в разговор Антонио.

– На прошлой неделе торговый корабль Леопарди вернулся в Венецию лишь с половиной груза, который он принял на борт в Америке. Как вы думаете, что стало со второй половиной? Оказывается, Леопарди перегрузил его на борт поврежденного венецианского военного корабля, поджег его и полностью взорвал гавань Туниса. Стер с лица земли весь флот варваров. Ни больше ни меньше! И теперь впервые за долгие годы моря свободны от пиратов. Леопарди воистину храбрец! Комиссия по морям даже получила поздравительное послание от французского короля Людовика, высоко оценившего решающую победу нашего военно-морского флота. – Джакомо иронично усмехнулся. – Как будто флот имел к этому какое-то отношение.

– Простите, мой друг, за непрошеное вмешательство, – заметил Антонио, – но я никак не могу понять ваш внезапно возникший интерес к проблемам войны и судоходства.

– Разве я вам не говорил? – удивленно спросил Джакомо. – Перед тем как «Мага» ушла в плавание, я купил несколько ее акций. И несмотря на потерю рома и пороха, капитан сумел извлечь некоторую прибыль. Я вообще-то не одобряю подобный морской разбой и скажу ему об этом. Но в целом все это не такая уж глупая затея. Предполагаемая награда, несомненно, привлечет крупных инвесторов. Речь идет даже о присвоении этому человеку офицерского звания в Венецианском военно-морском флоте. Можете себе представить? Еврей – офицер нашего флота?! Бьюсь об заклад, Лоредан пришел в ярость! Вместе с другими за такое решение выступает даже адмирал Сагредо. Несомненно, теперь для Леопарди построят несколько прекрасных грузовых судов. Целый флот!

Антонио забрал плащ и маски, захватил веер Фоски. Когда они пошли вслед за ней вниз по мраморной лестнице в ожидавшую Джакомо гондолу, Антонио сказал ему:

– Поздравляю вас, дорогой друг! Вы поступили весьма благородно, сообщив о таком выгодном вложении капитала, каким стала для вас принадлежащая Леопарди «Мага». Вы, конечно, не сохранили новость только для себя. Это не в вашем характере.

Шедшая впереди них Фоска услышала обмен колкостями и улыбнулась.

Джакомо несколько сконфузился, но потом высокомерно заметил:

– В конце концов то была не очень надежная сделка. Я убежден, что имел право рисковать только собственными деньгами. У капитана, вы знаете, горячая голова, и я мог потерять все.

Гондола высадила их у Мало, широкой набережной напротив Дворца дожей. Расположенные слева правительственные здания выходили фасадами на дворец, от которого их отделяли небольшая площадь Пьяцетта, переходящая в большую площадь Сан-Марко. Украшавшая собор Сан-Марко сверкающая мозаика ярко блестела под солнечными лучами. Знамена полоскались на ветру, плывущие по ослепительному синему небу белые облака напоминали воздушных змеев.

Толпа запрудила все пространство. Наступило шестое января, канун Крещения Господня, или, по церковному календарю, Двенадцатая ночь. В этот день возобновлялись после рождественского перерыва карнавальные празднества. Перед собором возникли десятки ларьков, в которых ютились уличные торговцы и мошенники, самозванцы и уродцы, продавцы магических ядов и добрых советов, жулики и святые. У основания Кампанилы, высокой остроконечной звонницы, возведенной на скрещении площади Сан-Марко и Пьяцетты, разглагольствовал бородатый францисканский монах. Он обращался с пламенной речью к прохожим, призывая их раскаяться в содеянных грехах. Впрочем, сгрудившаяся вокруг него кучка слушателей была самой малочисленной.

Великан-ирландец ростом более двух метров и весом двести восемьдесят килограммов играл своими поразительными бицепсами и никак не реагировал на чумазых уличных мальчишек, забрасывавших его гнилыми фруктами, раковинами и камнями. Расположившийся рядом с ним мужчина развлекал бессмысленно глазевшую на него кучу зрителей, проглатывая живых мышей, а потом выплевывая их. Некоторых менее стойких зрителей тошнило вместе с ним. Его сосед, темнолицый араб в развевающемся одеянии, не проливая ни капли крови, прокалывал щеки длинными иглами. Шпагоглотатель переваривал свой стальной обед. Группа наряженных в красные колпаки гондольеров играла вблизи Кампанилы в кости, не обращая внимания на проповедующего в двух шагах от них монаха. Некая женщина пыталась подработать на девственности своей дочери.

Взволнованную толпу детей привлек кукольный театр. Зрители орали от удовольствия, когда Пульчинелло распекал хвастливого солдата Бригеллу и получал от него в ответ крепкие тумаки. Бородатые, в черных рясах священники бродили вперемежку с торговцами-мусульманами. Нарумяненные шлюхи искали клиентов среди бесцельно бродящих туристов из Англии, Голландии и Германии. Через толпу пробирался карлик, предлагавший на счастье ударить его по горбу, а тем временем очищающий карманы простаков. Разодетые в красные плащи сенаторы и члены Совета в традиционных черных одеждах, похожих на тоги, шли к входу во Дворец дожей.

На башне на другом конце площади два отлитых в бронзе дородных мавра, приведенных в движение спрятанным механизмом, ударили по стоявшему между ними большому колоколу. Будто в ответ им зазвонил колокол на Кампаниле, возвещая время молитвы богородицы. Толпа мгновенно умолкла – за исключением бродивших там и сям неверных, – бросилась на колени, образовав гигантскую трепетавшую волну. Прошло