слуга. Томас со вздохом опустился в командирское кресло и принялся проверять индикаторы на пульте — больше чтобы отвлечься, чем по необходимости. Оукс явился сюда не ради саботажа. Он играл роль в каком-то спектакле.

— Мой бес?

Значит, Корабль еще не закончил с ним.

— Да, Корабль?

— Ты должен кое-что узнать.

Сердце заколотилось в груди. Корабль редко делился информацией по своей воле; это должно было быть нечто важное.

— Что?

— Помнишь Хали Экель?

Знакомое имя… да, он наткнулся на него в досье Паниля, которое собрала Ваэла.

— Подружка Паниля, медтехник. А что?

— Я показал ей долю основного человеческого прошлого.

— Повтор? Но Ты сказал…

— Долю, а не повтор, мой бес. Пойми различие. Когда нужно преподать кому-то урок, ты не станешь показывать всю учебную запись, можно обойтись только определенным участком, долей.

— И я сейчас живу в такой доле времени?

— Нет. Это оригинальная пьеса, прямое продолжение.

— Зачем Ты мне это объясняешь? Что Тебе нужно?

— Потому что ты учился на капеллана. Тебе важно знать, что испытала Хали. Я показал ей случай с Иисусом.

Во рту у Томаса пересохло.

— Лобное место? — переспросил он, чуть помедлив. — Зачем?

— Ее жизнь была слишком банальна. Она должна узнать, как далеко может зайти священное насилие. Да и тебе не мешало бы напомнить.

Томас представил себе выросшую на борту девушку, столкнувшуюся внезапно с ужасом распятия. Гнев вскипел в нем, и Томас дал ему выход.

— Ты вмешался в игру, верно?!

— Это и Моя вселенная, бес. Не забывай.

— Зачем?!

— Это только прелюдия. Паниль обнаружил расставленную тобой ловушку и избежал ее. Ваэла потерпела неудачу.

Томас знал, что не сможет скрыть восторг, — и не пытался.

— Паниль — Твоя марионетка? — задал он все же мучивший его вопрос.

— А ты?

Томас задохнулся. Ну почему все идет не так?

— Как он распознал ловушку? — спросил он, когда способность говорить вернулась к нему.

— Открывшись ей.

— И как это понимать?

— Ты не открыт опасности, как должен бес Мой.

— А Ты говорил мне, что не станешь вмешиваться в ход событий!

— Никогда не говорил Я такого, лишь обещал тебе, что никакая внешняя сила не будет управлять полетом костей.

Томас вдумался в слова Корабля, пытаясь одновременно побороть чувство глубочайшего отчаяния. Но не в его силах было терпеть.

— Ты играешь со мной! Ты можешь делать все, что Тебе вздумается, и не называешь это все…

— Ты тоже можешь сделать все, чего захочешь.

Томас застыл. Что за силы передал ему Корабль? Сам он никакой мощи в себе не чувствовал. Перед всеприсутствием Корабля он казался себе беспомощным. И к чему было упоминание о Хали Экель и случае с Иисусом?

— Мой бес, — снова заговорил Корабль. — Повторяю тебе — есть события, возможные лишь тогда, когда они непредвиденны. Ваэла испытывает к юному Панилю искреннее влечение.

«Юному Панилю!»

— Зачем Ты мучаешь меня?! — вырвался крик из глубины опустошенного сердца Раджи Томаса.

— Ты мучаешь себя сам.

— Так говоришь Ты!

— Когда же ты очнешься?

В беззвучном голосе Корабля явственно звучало разочарование.

Томас понял, что он больше не боится. Он слишком устал. И оставаться в субмарине у него не было больше причин. Оукс одобрил экспедицию. Завтра они отправятся в назначенное время — и Ваэла, и Паниль, и он сам.

— Я проснусь завтра утром, Корабль, и поведу это суденышко.

— Если бы так…

— Ты собираешься меня остановить?

Странно, но Томаса почти обрадовала перспектива прямого вмешательства Корабля.

— Остановить? Нет. Эта пьеса, похоже, должна быть сыграна до конца.

Грусть ли прозвучала в голосе Корабля — Томас не мог сказать с уверенностью. Он откинулся на спинку кресла. Между лопатками притаилась грызущая боль. Он закрыл глаза, передавая мыслью свою усталость и отчаяние.

— Корабль! Я знаю — мне ничего не скрыть от Тебя. И Ты знаешь, почему я завтра уйду в море.

— Да. Я знаю даже то, что ты от себя скрываешь.

— Теперь Ты работаешь моим психиатром?

— И кто из нас пытается заменить другого? Вот вечный вопрос.

Томас открыл глаза.

— Я должен.

— Так рождается иллюзия, называемая людьми «кысмет».

— Я слишком устал, чтобы играть словами.

Он соскользнул с командирского кресла, встал, держась за подголовник.

— Завтра все мы можем погибнуть, — пробормотал он себе под нос. — Ваэла, Паниль, я.

— Должен предупредить, — откликнулся Корабль, — что склонность к трюизмам суть самая скучная из всех людских слабостей.

Томас ощутил, как отходит на задний план навязчивое присутствие Корабля в его сознании, но знал — оно не уйдет полностью. Куда бы он ни шел, что бы ни делал — Корабль всегда с ним.

Мысли его вернулись к тем далеким временам, когда его учили (нет, скорей натаскивали) не просто на психиатра — на капеллан-психиатра.

«А бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне».[6]

Старик Матфей знал, как вселить в душу страх Божий!

Томас сообразил, что не сразу сумел превозмочь острый ужас, сковавший его.

«В раннем возрасте, — напомнил он себе, — дрессировка наиболее успешна».