11-й ДЕНЬ РОЖДЕСТВЕНСКОГО ПЕРЕМИРИЯ С ИРА.
— Что?
— Только вот этого не надо, лживый ты кусок дерьма.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Она взяла газету, открыла ее и начала читать.
Пола перестала читать.
— Ну что, продолжать?
Я сел на край кровати, прикрыв яйца простыней, пялясь на пятно белого солнечного света на тонком цветастом ковре.
— Я этого не писал.
— Автор — Эдвард Данфорд.
— Я этого не писал.
— Я этого не писал.
— Автор — Эдвард Данфорд, — повторила она.
— Я этого не писал.
— Ты лжешь! — заорала Пола Гарланд, вцепившись мне в волосы и стаскивая меня с кровати. Я, голый, упал на тонкий цветастый ковер, повторяя:
— Я этого не писал.
— Убирайся!
— Пола, пожалуйста, — сказал я, пытаясь дотянуться до штанов. Я хотел было встать, но она толкнула меня, крича:
— Убирайся! Убирайся!
— Пола, уймись ты и послушай.
— Нет! — заорала она, расцарапав мне ухо ногтями.
— Иди ты на хер, — закричал я, отшвырнул ее и стал собирать свою одежду. Она упала на пол в углу, у шкафа, свернувшись калачиком и всхлипывая:
— Я ненавижу тебя, сволочь.
Я надел штаны и рубашку, взял пиджак. С уха капала кровь.
— Я больше не хочу тебя видеть. Никогда в жизни, — прошептала она.
— Не волнуйся, не придется, — бросил я в ответ, спускаясь по лестнице и выходя на улицу.
Сука.
Часы в машине показывали почти девять. Я ехал, яркий белый зимний свет слепил мне глаза.
Проклятая сука.
На А655 — никого, как обычно по утрам; плоские коричневые поля — насколько хватало глаз.
Проклятая долбаная сука.
По радио — Лулу со своим «Маленьким барабанщиком», заднее сиденье завалено пакетами.
Глупая сраная сука.
Пропикало десять, ухо все еще саднило. А вот и новости:
Мертвая кровь застыла у меня в руках.
Плоть душила кость, прочь с дороги — на обочину.
Лоб на руле, руки у рта.
Пытаясь совладать с дверью и перебинтованной рукой, желчь — по подлокотнику, на траву.
Рехнувшаяся долбаная сука.
Вон из машины, на колени, желчь — по подбородку, на землю.
Проклятая сука.
Харкаясь и выплевывая желчь, в ушах — тот крик, она — отползающая на заднице по коридору, растопырившая руки и ноги, в задравшейся деревенской юбке.
Долбаная сука.
Гравий под ладонями, земля на лбу, взгляд на траве, растущей в трещинах на асфальте.
Сука.
Со страниц «Йоркшир лайф».
Тридцать минут спустя я стоял в фойе мотеля «Редбек» с черным от грязи лицом и запачканными травой ладонями, обнимая перевязанной рукой телефон.
— Сержанта Фрейзера, будьте любезны.
Желтое, коричневое, табачная вонь — я чувствовал себя как дома, более или менее.
— Сержант Фрейзер слушает.
Думая о воронах, сидящих на телефонных проводах, я сглотнул и сказал:
— Это Эдвард Данфорд.
Тишина, только гул проводов в ожидании слов.
Стук бильярдных шаров из-за стеклянной двери; интересно, какой сегодня день недели, интересно, сегодня рабочий или выходной; мысли о воронах на проводе; интересно, о чем сейчас думает Фрейзер.
— Ты попал, Данфорд, — сказал Фрейзер.
— Я должен с тобой увидеться.
— Иди на хер. Тебе пора сдаваться.
— Что?
— Что слышал. Тебя хотят допросить.
— По поводу?
— В связи с убийством Мэнди Уаймер.
— Да пошел ты.
— Ты где?
— Слушай…
— Нет, это ты слушай, мать твою. Я два дня пытался с тобой связаться…
