Одна монета, чтобы позвонить с Хэнгинг Хитон. Запах карри на телефонной трубке.
Никого нет дома.
Я вышел на улицу, пукнув по дороге.
Однорукий водитель едет в Фитцвильям, в машине тихо работает радио:
Майкл Джон Мышкин — главный герой местных двухчасовых новостей, рождественское перемирие с ИРА — солирует в национальных.
Я бросил взгляд на конверт, лежавший на пассажирском сиденье, и съехал на обочину.
Через две минуты однорукий водитель снова в пути, желтый конверт с грехами советника Уильяма Шоу спрятан под пассажирским сиденьем.
Я глянул в зеркало заднего обзора.
Почти стемнело, а еще нет трех.
Снова на Ньюстед-Вью.
Снова пони, собаки, ржавчина и целлофановые пакеты.
Я медленно поехал по темной улице.
В доме номер 69 мерцал телевизор.
Я припарковался у останков дома номер 54.
Свора уже побывала на террасе, попировала и повоевала, оставив три черных глаза на месте окон.
На фасаде, над окном белой растекающейся краской было написано:
Покореженная, с дырой по центру коричневая входная дверь лежала на крохотном газоне среди горы изрубленных горелых остатков мебели, рядом всякое барахло.
Две собаки гонялись за своими хвостами, выбегали и вбегали в жилище семьи Мышкиных.
Я осторожно пошел по садовой дорожке, переступая через обезглавленные торшеры и распоротые подушки, нервно проскользнул мимо собаки, боровшейся с гигантской плюшевой пандой, и вошел через разбитый в щепки дверной проем.
Запах дыма и звук льющейся воды.
В центре разгромленной гостинной, в море битого стекла стояло железное помойное ведро. В комнате не было ни телевизора, ни магнитофона, только пустые места, где они когда-то стояли, и согнутая пополам искусственная новогодняя елка. Ни подарков, ни открыток.
Я переступил через кучу человеческого дерьма, лежавшую на нижней ступеньке, и поднялся по пропитанной водой лестнице на второй этаж.
Все краны в ванной были открыты на полную мощность, вода лилась через край.
Туалет и раковина были разбиты вдребезги, вода залила голубой коврик. По наружной стороне ванны стекало жидкое желтое говно, над ним красной краской было выведено:
Я закрутил краны и закатал левый рукав перевязанной рукой. Сунув левую руку в ледяную коричневую воду, я попытался нащупать затычку. Рука моя коснулась какого-то твердого предмета, лежавшего на дне ванны.
На дне что-то было.
Моя здоровая рука замерла, потом я быстро вытащил ее вместе с затычкой.
Я стоял, глядя на уходившую воду, вытирая руку об штаны. Из-под бурой воды, смешанной с дерьмом, проступали очертания темного предмета.
Я сунул обе кисти себе под мышки и прищурился.
На дне ванны лежала синяя кожаная спортивная сумка фирмы «Слейзенгер».
Она лежала на боку. Молния была закрыта.
Черт с ней, оставь ее, ты не хочешь знать, что там внутри.
Во рту у меня пересохло, я сел на корточки и одним движением перевернул сумку молнией вверх.
Сумка была тяжелой.
Остатки воды вытекли из ванны, оставив в ней дерьмовый осадок, щеточку для ногтей и синюю кожаную сумку.
Черт с ней, оставь ее, ты не хочешь знать, что там внутри.
Придерживая сумку перебинтованной рукой, я начал расстегивать молнию левой.
Молнию заело.
Черт с ней.
Опять заело.
Оставь ее.
Свежий запах говна.
Ты не хочешь знать.
Мех, я разглядел мех.
Толстая мертвая полосатая кошка.
Скрученный позвоночник и открытый рот.
Голубой ошейник и бирка с именем, к которой я не смел прикоснуться.
Воспоминания о похоронах домашних животных, об Арчи и Соксе, погребенных в садике на Уэсли- стрит.
Черт с ней, оставь ее, но нет, ты же сам напросился.
На лестничную площадку выходили еще две двери.
Более просторная спальня слева, с двумя полуторными кроватями, воняла мочой и гарью. Матрасы были стянуты на пол, на них валялась одежда. По стенам тянулись подпалины.
И здесь красной краской было написано:
Я шагнул через площадку к другой дешевой пластмассовой табличке, на которой было написано:
Комната Майкла Джона Мышкина была не больше клетки.
Односпальная кровать была перевернута на бок, занавески содраны с карниза, оконное стекло разбито упавшим шкафом. Со стен сорваны плакаты вместе с кусками обоев с изображением цветов магнолии. Они валялись на полу вперемешку с американскими и английскими комиксами, блокнотами для рисования и восковыми мелками.
Я поднял с пола экземпляр «Халка». Страницы были мокрыми и воняли мочой. Я бросил журнал на пол и стал ногой разгребать стопки комиксов и бумаги.
Под книгой о кунг-фу лежал нетронутый с виду блокнот. Я наклонился и открыл его.
На меня смотрела обложка комикса величиной с целую страницу. Она была нарисована от руки фломастером и восковыми мелками.
Нарисованная детской рукой гигантская крыса с человеческими руками и ногами и с короной на голове сидела на троне в окружении полчища крыс размером поменьше.
Человек-Крыса говорил, ухмыляясь:
—
Над портретом Человека-Крысы шариковой ручкой было выведено:
Я открыл первую страницу.
В первых шести кадрах Крысиный Народ просил своего Принца Человека-Крысу выйти из-под земли и спасти планету от людей.
На второй странице Человек-Крыса был на поверхности земли, за ним гнались солдаты.
На третьей странице Человек-Крыса ушел от погони.
У него выросли крылья.
Черт, лебединые крылья.