каменоломни. Здесь же располагались и другие здания, которые в целом составляли как бы миниатюрный городок: конюшни на двадцать лошадей; склады для упряжи и для инструментов; кузница, где можно было без промедления подковывать лошадей. Была также контора Мартина, и, по предложению мистера Годвина, появилась вывеска размером десять футов на пять, которая была помещена над входом в каменоломню. На ней белыми буквами на черном фоне было написано: «Каменоломня Скарр, Ратленд-Хилл. Строительный камень высокого качества. Арендатор: М. Кокс, Чардуэлл».

Мартин нанял на работу двадцать человек, и это место, такое тихое во времена его отца, стало теперь оживленным. Это сначала казалось ему очень странным: слышать звук многих инструментов и многих людских голосов; каменщики переговаривались; каменотесы кричали. Кран гремел, разъезжая по рельсам туда и обратно.

Иногда, оставаясь один, Мартин смотрел на каменную скалу, поднимающуюся уступами вверх в голубое весеннее небо, и позволял своей памяти путешествовать в прошлое, находя там покой и тишину, испытывая облегчение от этих старых воспоминаний. Затем он пожимал плечами и высмеивал себя, чувствуя, что эти воспоминания вызывают в нем сожаления, слабость, на которые он смотрел с юношеским презрением. Все старое ушло, и это было к лучшему. И несмотря на то, что шум часто раздражал его, его деятельность вызывала у него удовлетворение. Потому что именно такой каменоломня и должна быть: в ней должно добываться огромное количество камня, как это было в прежние времена, пятьдесят или шестьдесят лет назад, когда в Долине строились новые фабрики, когда фабриканты, богатея, строили огромные новые загородные дома. Тогда в этом районе работало с полдюжины каменоломен, и Скарр была лучшей среди них благодаря качеству добываемого в ней камня. Теперь она снова возрождалась к жизни, и слава ее возвращалась. Пророчество его отца сбывалось: «Наш день придет. Помяни мое слово. А когда это случится, мы будем готовы к этому». Но Мартин уже был готов к этому – и совсем не так, как думал его отец. К концу апреля запасы обработанного камня были уже так велики, что это поразило бы отца, если бы он мог их увидеть.

Он теперь не строил. Работу каменщика он отложил до лучших времен. Все его время и энергия были отданы каменоломне. Часто он работал так же много, как и в былые дни, но теперь, после тяжелого рабочего дня его ожидал уютный дом, комфорт. Его ожидала горячая вода, огромное белое пушистое полотенце, каждый день новое. Его ожидали чистая рубашка и белье, хорошо сшитый костюм из дорогой ткани. Затем он садился за стол и ему подавалась не тощая баранина, которая была привычной едой в Скарр, но отличный кусок мяса.

После обеда, если погода была хорошей, он пару часов проводил с Нэн в саду или лениво прогуливался по улице, останавливаясь поговорить с соседями. И, напоследок, еще одно удовольствие – сидеть в замечательной гостиной с новой книгой в руках и читать вслух Нэн, в то время как она занималась рукоделием: не штопкой рубашек, как прежде, а вышивкой, что ей так нравилось, или тонким шитьем, которому она выучилась у соседки, миссис Бич. Ее руки стали гладкими и мягкими, потому что она больше не работала в каменоломне, она теперь гордилась ими и каждый день на ночь натирала их мазью, приготовленной на меду. Теперь у нее была одежда не серого и коричневого цвета, но очаровательные платья из хлопка и шелка бледно-голубых или бледно-зеленых летних тонов, сшитые мисс Грей с Беннетт- стрит.

– Тебе нравится это платье, Мартин?

– Да, оно тебе очень идет.

– А оно не слишком кричащее?

– Нет, совсем нет. Тебе так только кажется, потому что до сих пор у тебя был бедный гардероб. Я думаю, что ты можешь положиться на вкус мисс Грей.

У Нэн не было никаких проблем со знакомствами. Соседи вскоре уже приглашали ее на чай, и она была рада ответить на их гостеприимство. Они вовлекли ее в жизнь города: кружок вышивания, музыкальный клуб, Фонд помощи школам, Комитет помощи больницам – все это означало для нее новый круг знакомств. Нэн была застенчива, ее новая жизнь была настолько чудесна, она так радовалась всему новому, что никогда не бывала разочарована или обижена. Даже если она сталкивалась со снобизмом, это не задевало ее. Наделенная даром быть счастливой, она ни на что не обращала внимания, никто не мог унизить ее.

Мартин купил фортепиано и нанял мистера Ллойда, лучшего учителя в Чардуэлле, который давал ей уроки музыки три раза в неделю. Она обучалась танцам с миссис Свит и пению с мисс Андерхил. Уроки обходились Мартину более чем в шесть гиней в семестр, и Нэн это очень беспокоило. Особенно уроки пения – это казалось ей жуткой расточительностью. Но Мартин отметал все ее возражения.

– Тебе нравится?

– Да, но….

– Тогда у тебя должно все это быть. Я настаиваю на этом.

– О, Мартин, – восклицала Нэн, глядя на него глазами, полными слез. – Ты так добр ко мне!

– Чепуха, – отвечал он грубовато. – А кто добр ко мне, хотел бы я знать?

Они всегда были очень близки. Они были привязаны друг к другу, живя в Скарр, и теперь делили все радости новой жизни, наслаждаясь свободой и будущим, которое лежало перед ними.

– Я видела мисс Джинни Тэррэнт сегодня в экипаже, когда она ехала по Хай-стрит. Она все такая же хорошенькая, и у нее был чудесный голубой зонтик…

– Я тоже видел ее. Но это было на Мартон-стрит, когда я возвращался от мистера Годвина.

– Ты разговаривал с ней?

– Нет. Она была слишком далеко. И она не видела меня.

– Ты никогда больше не ходил в Ньютон-Рейлз. А мисс Кэтрин написала такое чудесное письмо, когда умер папа. Она приглашала тебя. Почему ты не хочешь пойти туда, ведь они были так добры к тебе?

– Потому что я не собираюсь пользоваться этой добротой и быть камнем на шее…

– Но Мартин…

– Пожалуйста, Нэн, позволь мне решать такие вопросы самому, – ответил он.