Флавия испытывала неловкость, практически допрашивая женщину, оказавшую ей гостеприимство, и не потому, что боялась, как бы та не выгнала ее из дома. Просто Мэри действительно нравилась Флавии. Живая, веселая и великодушная, она была отличным товарищем.

Но время не стояло на месте. Верная помощница Боттандо по-прежнему не располагала никакими доказательствами, однако у нее появилась уверенность, что она поняла смысл происходящего. Проблема была только в том, что ее уверенность сама по себе ничего не доказывала.

— Ах, вы вернулись, — жизнерадостно сказала Мэри, когда они с Аргайлом ввалились в кухню. Она что-то помешала в кастрюле и накрыла ее крышкой. — Надеюсь, ваши труды не пропали даром.

Она подняла глаза и не сводила с их лиц пристального взгляда.

— О, дорогая, — сказала она, — какой у вас хмурый вид. Настало время для серьезной беседы, я угадала?

— Если вы не возражаете.

Мэри Верней сняла фартук, бросила его на спинку стула и поставила на поднос бутылку вина и три бокала.

— Я думаю, это нам понадобится, — сказала она. — Что ж, пойдемте в гостиную. Посмотрим, что вам от меня нужно.

Она отлично владела собой. Бодрым шагом вышла из кухни и поднялась по лестнице в гостиную. За ней следовали Флавия и Аргайл с подносом. Он был абсолютно согласен с Мэри, что выпивка будет весьма кстати, и с готовностью взял на себя труд поухаживать за дамами. Женщины уселись в кресла и приготовились к битве.

— Ну что ж, — начала Флавия, — пожалуй, я готова вам рассказать, что происходило в тот день, когда умер Форстер. Около полудня Джонатан обедал с Эдвардом Бирнесом. В половине третьего или около того он позвонил Форстеру и сказал, что хочет поговорить с ним о картине, которая была украдена. По всей видимости, сразу после этого Форстер поехал в Норвич и забрал из банковского сейфа какие-то вещи. Вечером того же дня его посетил Джордж Бартон. Они сильно поругались из-за предстоящего выселения Бартона. Когда Джордж покидал дом Форстера, его заметил Гордон, его зять. Около девяти часов вечера Форстер упал с лестницы, сломал себе шею и умер. В момент его смерти Гордон находился в постели Салли, жены бармена; Джордж был у дочери, а миссис Форстер проводила время со своим любовником.

— С кем?! — переспросила Мэри.

— Вы не ослышались.

— Боже милостивый! Она сильно выросла в моих глазах.

— Да. На следующее утро тело Форстера обнаружил Джонатан, и проблема заключается в том, что никто не видел, не слышал и не догадывается, что же на самом деле произошло. Полицейское расследование зашло в тупик, и я могу вам сообщить, что дело Форстера приостановлено в связи с отсутствием каких-либо свидетелей и улик.

— Какое облегчение! — сказала Мэри. — Все будут очень рады.

— Из этого следует вывод, что поездка Форстера в Норвич была никак не связана с Джонатаном, что его смерть произошла в результате несчастного случая и что его согласие поговорить с Джонатаном об украденном Уччелло также не имело отношения к его смерти.

Мэри Верней воздержалась от комментариев, но слушала с интересом.

— Но даже если и так, мы располагаем сведениями, что Форстер все же был замешан в похищении картин. К нам поступили заявления от трех людей, не знакомых друг с другом, с указанием на Форстера. Ну и, конечно, остается еще факт уничтожения бумаг Форстера, который мы должны приписать миссис Форстер. Вернувшись домой, она застала мужа мертвым и узнала, что против него было возбуждено следствие по делу о похищении картин. Возможно, она знала, что это правда. Опасаясь потерять последние деньги, она решила сжечь все документы. Нет документов — нет улик. Конец делу.

Мэри Верней по-прежнему выглядела спокойной, хотя ее, видимо, не удовлетворило такое объяснение.

— Беда в том, — продолжила Флавия, — что это предположение неверно, каким бы удобным оно нам ни казалось.

— О, вы уверены?

— Более чем.

— Почему?

— Ну, во-первых, потому что полиция не сообщала Джессике Форстер о том, что ее муж находился под подозрением. Они интересовались только обстоятельствами его смерти. Больше ни о чем разговора не было. Возможно, она сама знала, что он вор, но не знала о том, что это известно кому-то еще. Следовательно, у нее не было причин уничтожать его бумаги.

Наступило долгое молчание. Миссис Верней осушила свой бокал до дна и сказала:

— Все очень просто. Это я сказала ей.

— Зачем?

— Ну а вы как думаете? Я недолюбливала Джессику, но жизнь с таким человеком, как Джеффри, сама по себе тяжелое испытание. Не хватало ей еще страдать из-за него после его смерти. Я не хотела, чтобы она лишилась всего, что имела — или он имел, — под напором мстительных жертв. Когда она пришла ко мне в тот день, я сказала, что ей следует срочно предпринять какие-то меры. По-моему, я дала ей хороший совет.

— И она побежала за спичками?

— Нет, за спичками побежала я. Она растерялась и не могла действовать самостоятельно. Она спросила у меня совета, я дала ей его. Она попросила моей помощи, и я помогла.

— Это серьезное заявление.

— Не понимаю, что это меняет, — беспечно заявила миссис Верней.

Флавия бросила на нее осуждающий взгляд.

— Очень гуманный поступок, но, к сожалению, вы сказали неправду.

— Боюсь, на этот раз вы ошибаетесь. Я чуть не надорвала себе спину, перетаскивая стопки бумаг.

— Я имею в виду ваши побуждения. Вы не вкладывали Джессике в голову мысль избавиться от улик