информация, мы никогда не разглашаем сведения о клиентах».

— Это бывший клиент. Человек по имени Джеффри Форстер. Он уже умер, так что тебе нечего опасаться.

— Умер?

— Упал с лестницы.

Она пожала плечами:

— Ну тогда ладно. Я смутно припоминаю его имя.

— Насколько я знаю, он продавал и покупал у вас картины?

— Думаю, да, но точно не помню. А зачем это тебе?

— Дело в картинах. — Аргайл подошел к опасной теме и начинал нервничать. — Нужно выяснить кое- какие детали.

Люси терпеливо смотрела на него.

— Непонятно, откуда появились эти картины. А хотелось бы знать.

— Кому хотелось бы знать?

Аргайл кашлянул.

— Ну, в общем, полиции. Видишь ли, какое дело — возможно, эти картины не принадлежали ему.

Женщина слегка насторожилась и Аргайл понял, что пора рассказать всю правду. Насколько он помнил, Люси терпеть не могла лжи и недомолвок. С ней лучше всего работал принцип: откровенность за откровенность. Вот и сейчас: чем больше он рассказывал о Форстере, тем больше она расслаблялась. Под конец ей стало даже интересно.

— Ты говоришь: он в основном похищал итальянские полотна? Я правильно тебя поняла?

— В основном да. Его интересовали пятнадцатый и шестнадцатый века.

Люси покачала головой:

— Я занимаюсь только датскими и английскими художниками, к итальянским меня не подпускают. С ними работает Алекс.

— Кто такой Алекс?

— Босс. Он считает себя великим экспертом. Мы с ним на ножах. Он спит и видит, как бы избавиться от меня. Итальянское искусство — моя главная специализация, но он устраивает жуткий скандал, стоит мне хотя бы взглянуть на какую-нибудь из его картин. Он убежден, что никто, кроме него, не разбирается в итальянской живописи. Это его империя. По-моему, он просто боится, что кто-нибудь выявит его некомпетентность.

— Значит, если Форстер пытался пропихнуть свои итальянские сокровища через ваш аукцион…

— Алекс наверняка брал их. Надо же, как интересно, — сказала она и немного помолчала. — Если выяснится, что они были подделкой, и возникнет вопрос, почему мы их пропустили… Хм…

Наступила еще одна долгая пауза, во время которой Люси размышляла, а Аргайл думал о том, как плохо влияют на характер разногласия с начальством.

— Хорошо, — сказала она, выходя из задумчивости, — что конкретно тебе нужно от меня?

— Это зависит от того, чем ты готова помочь.

— Мы придерживаемся политики тесного сотрудничества с полицией, чтобы сделать рынок произведений искусства более чистым, — отбарабанила Люси заученную фразу.

— Вы в самом деле помогаете полиции?

— Нет. Но когда-то же надо начинать. Итак, чего ты хочешь?

— Мне нужен список всех вещей, проданных Форстером через ваш дом. И, пожалуй, купленных тоже. Еще меня интересует, не ваши ли оценщики производили опись имущества в Уэллер-Хаусе.

— Посмертную?

Аргайл кивнул:

— Я знаю, что Форстер приглашал профессиональных экспертов для проведения инвентаризации, и мне вдруг пришло в голову, что он мог сделать это через вас. Вы оказываете подобные услуги?

Она хмыкнула:

— Еще бы, это дает нам преимущество перед другими домами, когда клиент принимает решение продать свои сокровища. Во всяком случае, это я смогу для тебя узнать. А вот что касается дел самого Форстера, то с этим сложнее. Все бумаги хранятся в кабинете Алекса, и мне не хотелось бы его беспокоить. Надеюсь, ты поймешь меня.

— Конечно.

— Подожди, я сейчас вернусь.

Люси скрылась в соседнем помещении, предварительно убедившись, что там никого нет. Аргайл слышал, как она выдвигала и задвигала ящики шкафов, потом раздался гул копировальной машины. Наконец Люси появилась с несколькими листками бумаги в руках.

— Я скопировала акт инвентаризации. Мы действительно проводили ее в январе. Я скопировала только картины, на мебель у меня ушел бы весь день.

— Отлично.

Люси вручила ему листки.

— Довольно пестрая коллекция, — сказала она. — Мы, конечно, не самый крупный торговый дом, однако тоже имеем дело с вещами первого сорта. На девяносто девять процентов.

— И сколько картин было в этой коллекции?

— Так, подожди. — Она быстро сосчитала. — Семьдесят две картины, остальное — рисунки. А что такое? Ты, я вижу, разочарован.

— Их больше, чем я ожидал.

— Да? Ну, не знаю. Ничего выдающегося в коллекции нет, в основном семейные портреты. Один предположительно кисти Неллера, но никаких подтверждений тому нет. Зато кто-то оставил записку, в которой утверждает, что если это — Неллер, то он — папа римский. Все остальное вообще не представляет интереса.

Аргайл кивнул.

— Я отнял у тебя много времени. Пожалуй, мне нужно идти.

— Иди, но сначала обещай, что будешь информировать меня обо всем, что имеет отношение к нашему дому.

Аргайл согласился.

— И пустишь меня к себе пожить — в сентябре я собираюсь на недельку в Рим.

Аргайл согласился.

— И будешь продавать картины только через наш дом.

Он согласился и на это.

— И до отъезда в Италию пригласишь меня поужинать.

И на это тоже. Покидая ее кабинет, он подумал, что счет за ужин нужно будет переслать Боттандо.

Он вернулся в галерею Бирнеса на полчаса позже Флавии, и уже оттуда они вместе двинулись в путь через центральную часть Лондона к вокзалу. Ливерпуль-стрит в половине шестого вечера можно рекомендовать только физически крепким людям со стальными нервами. Флавии показалось, что она попала в ад. Современный, отремонтированный, но, без сомнения, — ад. Косметический ремонт здания нисколько не отразился на абсолютно сумбурной системе движения транспорта.

— Боже милостивый, — простонала Флавия, протискиваясь вслед за Аргайлом к платформе с флажком «5.15 — Норвич». Была уже половина шестого, но поезд почему-то еще не ушел.

Она в немом изумлении взирала на вереницу старинных вагонов с облупившейся краской, наполовину оторванными дверями и с почерневшими от грязи окнами. Не веря своим глазам, Флавия покачала головой и попыталась заглянуть в вагон сквозь мутное грязное стекло. На каждый квадратный миллиметр вагона приходилось по человеку, при этом все они как-то умудрялись читать газеты и делать вид, что передвигаться таким диким способом — совершенно естественно для цивилизованного человека.

— Это и есть экспресс, о котором ты говорил? — спросила Флавия, оборачиваясь к Аргайлу.

Он смущенно кашлянул. Очень трудно отрицать очевидное, даже если ты истинный патриот своей страны.