Шел разговор меж взрослыми людьми, Что местные утратили индейцы Искусство снятья скальпов, черт возьми. Жаль, что секретной фермы нет в долине, Где век бы свой беспечно доживал Беглец, который в сумрачном Берлине Когда-то русских пленных свежевал. Отличный был бы скальп! Ведь кудри эти По тысячам плакатов знает мир: Красавец со звездою на берете, Повстанческого войска командир. Он мастерам заплечных дел попался, И предложил один из палачей Взять отпечатки этих тонких пальцев, Тем подтвердив, что уничтожен Че. Хотя убитые и неподсудны, Но следствие бы мистер учинил, Да только вот у «рейнджеров» в подсумках Нет дактилоскопических чернил, Которые бы пальцы испятнали... По правилам палаческих наук, Проверенным недавно во Вьетнаме, Геваре отрубили кисти рук... Завершена двухлетняя охота... Но разве им понять, зачем герой Взял на себя прикрытие отхода Всей группы, там, в Игере, под горой?! Все кажется его убийцам странным, И руки мертвые в плену стеклянном, Пожалуй, угрожающе чисты. Зачем исчез однажды из Гаваны, сложив с себя высокие посты? Зачем индейцам, нищим и неверным Он сердце, нервы, все готов отдать? Зачем? Зачем? Зачем? Да разве черви Когда-нибудь могли орлов понять! Я чувствую условность параллелей. Но время их проводит тут и там. Отряд Гевары так далек от цели, И враг за ним шагает по пятам, А я на сердце ощущаю жженье, Так, словно сам в Боливии умру, Так, словно в сорок первом, в окруженье Бреду в бреду к товарищам к Днепру, Босой, оборванный, в помятой каске Шагаю к киевскому рубежу, Но клятву повторяю по-испански, Как будто из Мадрида ухожу. Несчастье бесит, набухают раны... Теперь на рубежах иной земли Попали в окруженье партизаны, А Че Гевару в плен поволокли. Запомни, современник, Это было в недавнем шестьдесят седьмом году. Его в сплетенье солнечное били, А он: «Мы победим!» — шептал в бреду. Его расстреливали душной ночью, Всех коммунистов яростно кляня. Старательно в него стреляют, точно, Как если бы в тебя или меня. Потом рубили руки И галдели. Затем, чтобы не слышать хруст костей, Те руки, что оружием владели И по головкам гладили детей, Те руки, что могли махать мачете, Рубя тростник, Рубя тростник, Рубя тростник до судорог в плече, Поставили скупую подпись: «Че». Те руки, что легко стихи писали И у костров светились на огне, Те руки, что в Москве, в Колонном зале Однажды пожимать пришлось и мне. Короткое рукопожатье правой Руки Гевары, жгущейся огнем, Еще, наверно, не дает мне права Как о знакомом вспоминать о нем... К таинственной Америке Латинской Так долго землю проходить пришлось. Корю себя, что не сумел я раньше, Пять лет назад, проделать этот путь, До ночи той, когда на диком ранчо Фашист всадил в Гевару десять пуль. Теперь мы знаем, кто его убийцы, — Прощенные особо жестоки — Да это же изменники-кубинцы, Обмененные на грузовики. Давно известно, что у революций Велик великодушия запас, Но вражьи слезы в пули отольются И засмеются, убивая нас.
