В адрес кубинского руководства, начиная с 16 октября, шел поток посланий с соболезнованиями из различных стран, поступило такое послание и от ЦК КПСС...

Летом следующего года в мировой печати снова появились сенсационные сообщения, связанные с именем Че Гевары: в Гаване объявлено, что кубинское правительство получило из Боливии от одного «доброжелателя» фотокопию Дневника Че. Сообщалось также, что кубинское руководство, убедившись в подлинности документа, решило опубликовать его на Кубе для бесплатного распространения, а также безвозмездно передать копии зарубежным издательствам с целью его опубликования за границей.

Из Ла-Паса немедленно последовала реакция генерала Баррьентоса. Он заявил, что все фотокопии Дневника Че находятся под его личным контролем и что единственно, что в состоянии сделать кубинцы, — это представить подложную копию либо часть Дневника, склеенную из фрагментов, опубликованных в разное время самим боливийским правительством.

Фидель Kacтpo выступил 3 июля того же года по гаванскому телевидению и представил всеобщему обозрению фотокопии Дневника Че и другие документы из его рюкзака. Он не преминул также разоблачить махинации боливийских правящих кругов, пытавшихся продать иностранным издательским фирмам упомянутый документ за баснословную сумму.

Президенту Баррьентосу не оставалось ничего другого, как признать, что Гавана действительно обладает подлинными документами Че Гевары. Конечно, это он сделал не из соображений совести, а боясь дополнительных разоблачений. И чувство самосохранения его не подвело: 19 июля из Боливии в Чили бежал министр внутренних дел Антонио Аргедас, один из самых информированных и доверенных людей президента. В чилийской столице Аргедас заявил журналистам, что являлся агентом ЦРУ и что это именно он, решив порвать со «зловещей бандой, которая плетет заговор против человечества», переслал документы Че в Гавану. (Коммент. авт.: читатель уже знаком с этой акцией, открывающей первую главу данной книги).

На судебном процессе, состоявшемся над добровольно вернувшимся в Ла-Пас Аргедасом, тот признал, что он передал Дневник Че в Гавану безвозмездно и из патриотических побуждений. Мотивируя свой шаг, он сообщил также следующее[378]:

«Из бесед с североамериканскими чиновниками я выяснил, что правительство США хотело вызвать широкий интерес к содержанию походного дневника майора Эрнесто Гевары, дабы затем дать дневнику собственную версию и внести значительные изменения в оригинал с целью оправдать многостороннюю вооруженную агрессию против Кубы (в то время такая акция планировалась Вашингтоном совместно с ОАГ. — Ю.Г.) и массовые репрессии внутри страны. То есть была задумана провокация с выпуском фальшивого или далекого от подлинного текста дневника».

Любопытный разговор состоялся между Аргедасом и председателем суда:

«Судья: вы коммунист?

Аргедас: Я марксист-гуманист.

Судья: Какого вы мнения о Геваре?

Аргедас: Он — герой, пример для всей Америки.

Судья: Расскажите суду, были ли вы знакомы с Эрнесто Че Геварой и братьями Передо и какие отношения вы с ними поддерживали?

Аргедас: Я не имел чести лично знать майора Эрнесто Гевару. С майором Инти Передо у меня было шапочное знакомство. Что же касается майора Роберто Передо (Коко), лично я его глубоко уважал, хотя никогда не поддерживал с ним связей политического характера».

И, конечно, не приходится удивляться, что после таких признаний (особенно по поводу ЦРУ) Аргедаса пытались расстрелять из пулемета на одной из улиц боливийской столицы. Поняв, что его жизнь находится в большой опасности, он с семьей уехал на жительство в Гавану.

Там на митинге 26 июля 1970 года Фидель Кастро информировал кубинский народ о следующем:

— «После истории с дневником д-р Аргедас продолжал бороться и старался переправить в нашу страну гипсовый слепок с лица Че, маску, которая была сделана там в день, когда он был убит, и, кроме того, он сохранил и переправил в нашу страну кисти рук Че Гевары. (Площадь замерла. Фидель помолчал несколько секунд, как будто переводя дыхание, и продолжал):

— Руки Че хорошо сохранились. Кубинские специалисты приложили для этого особые усилия.

Традиции нашей страны известны. Она хоронит своих сынов. Это традиция. У каждого народа есть свои традиции. Масео, Марти были похоронены. И так мы будем поступать всегда. Но мы задались вопросом: «Что делать с руками Че?» (Фидель снова помолчал, вопросительно оглядывая собравшихся, многие невольно при этом обратили свой взор на сидевшую на трибуне женщину, одетую во все черное, — это была Алеида Марч, вдова Гевары)...

— Это его плоть, — продолжал оратор, — единственное, что у нас осталось от него. Нам даже неизвестно, удастся ли нам когда-нибудь найти его останки. Но у нас есть руки, которые практически в целости и сохранности.

И именно поэтому мы желаем задать народу вопрос, каково его мнение по этому вопросу. (Как будто на одном выдохе над площадью прокатилась волна: «Сохранить!»)

Сохранить? Тогда мы хотим вынести на суд народа такое предложение: уже сделана копия с маски, и мы можем сделать таким способом много репродукций и сохранить оригинал маски. Можно также хранить руки Че в стеклянной урне и поставить ее здесь, у статуи Марти, в каком-нибудь зале в день очередной годовщины его гибели. Это руки, в которых он держал оружие, ведя борьбу за освобождение, руки, которыми он писал, излагая свои блестящие мысли, руки, которыми он работал на плантациях сахарного тростника, в портах, на стройках. И можно сделать нечто вроде музея Че, если вы захотите, нечто вроде временного музея. (В этот момент Алеиды на трибуне уже не было. Ее, видимо, увели врачи. — Ю.Г.).

— Че не принадлежит нашей стране, — продолжал оратор. — Че принадлежит Америке. И в один прекрасный день эти руки будут находиться там, где пожелают народы Америки. А пока наш народ будет хранить их и будет заботиться о них...

Итак, в ближайшую годовщину гибели Че Гевары мы откроем это помещение, где будут находиться его маска и его руки и куда сможет свободно приходить народ и осматривать их. Хотя нужно признать, что в такой момент любому человеку будет трудно. Я знаю, что на многих товарищей даже сама эта идея произвела большое впечатление, оказала сильное воздействие. Я понимаю, что такое же воздействие это окажет и на всех вас.

Перед началом митинга здесь была Алеидита. Я разговаривал с ней, и я сказал ей об этом, чтобы не застать ее врасплох. Ее глаза немного покраснели, из них выкатилось несколько слезинок, но она сказала: «Да, хорошо».

Так что подруга Че знала об этом. Отец знал об этом. Об этом знало всего несколько человек. Дети, конечно, об этом не знали. (Фидель тяжело вздохнул, как после тяжелой работы, и продолжил):

— Так или иначе, мы всегда будем крайне признательны д-ру Аргедасу за то, что он сделал.

Че убили, но не смогли помешать тому, чтобы его Дневник попал на Кубу. Старались сделать так, чтобы его тело исчезло, но не смогли помешать тому, чтобы его руки оказались на Кубе. Неизвестно, для чего сделали его маску, но ничто не могло помешать тому, чтобы она попала в руки кубинского народа.

— Справедливая идея, дело Че, его достоинство, его величие сделали то, что казалось невозможным. Человек, который официально был в составе боливийского правительства, ведшего борьбу против Че, рисковал жизнью не один, а много раз, чтобы спасти Дневник Че и переправить его на Кубу, а затем чтобы спасти руки и маску Че и переправить их нам...[379].

Кубинский лидер сдержал слово. К очередной годовщине со дня гибели Че Гевары его маска и руки были выставлены на всеобщее обозрение в небольшом мемориальном зале в Гаване. Нескончаемой вереницей шли кубинцы, иностранные гости Кубы, чтобы поклониться памяти «героического партизана».

И все же Фидель Кастро был прав, когда предупреждал о слишком сильном психологическом воздействии подобной картины на многих людей. Были даже случаи, когда во время посещения упомянутого зала люди, особенно пожилые, теряли сознание, падали в обморок...