— А Маркус знал, что она возвращается?
— Думаю, нет. Думаю, она никому, кроме отца, не написала.
— Ну, а Бен, конечно, и словом не обмолвился! — Хелен возмущенно тряхнула головой. — Иногда его хочется просто высечь.
Роберт смотрел на нее с некоторым любопытством.
— И что бы ты сделала, если бы знала, что она приезжает?
— Ну, прежде всего встретила бы ее в аэропорту. Потом накормила бы. Да все что угодно.
— Если тебя это утешит — накормил ее я.
— Вот это хорошо. — Хелен снова взялась за грибы. — Как она теперь выглядит?
— Привлекательна. Хотя несколько необычна.
— Необычна… — сухо повторила Хелен. — Сказать о ней «необычна» — это значит не сказать ничего, чего бы я не знала раньше.
Роберт ухватил ломтик сырого гриба и съел его. Отведал.
— А кто была ее мать, ты знаешь?
— Конечно, знаю. — Хелен отодвинула грибы от него подальше, пошла к плите, где стояло на маленьком огне масло, и ловко сбросила в него грибы. Раздалось легкое шипение, и по столовой поплыл восхитительный аромат. Она стояла, помешивая грибы деревянной лопаткой, а Роберт смотрел на ее твердо очерченный профиль.
— Кто она?
— О, маленькая студентка, художница, вдвое моложе Бена. Очень хорошенькая.
— Он на ней женился?
— Да, он на ней женился. Мне кажется, он по-своему любил ее. Но она была еще совсем ребенок.
— Она оставила его?
— Нет. Она умерла при родах. Родив Эмму.
— И потом, спустя какое-то время, он женился на некой Эстер.
Хелен бросила на него подозрительный взгляд.
— Откуда ты знаешь?
— Эмма рассказала сегодня за ланчем.
— Вот как. Я не рассказывала никому. Да, на Эстер Феррис. Несколько лет тому назад.
— У нее был мальчик. Сын. Кристофер.
— Только не говори, что он снова появился на сцене!
— Почему это тебя так пугает?
— Ты бы тоже испугался, если бы промучился те полтора года, что Бен Литтон был женат на Эстер…
— Ну тогда расскажи.
— Это был кошмар. И для Маркуса, и для Бена… думаю, и для Эстер тоже, и, конечно же, для меня. Если Маркуса не призывали быть судьей в каких-то пренеприятных семейных скандалах, его забрасывали дурацкими мелкими счетами, которые, по словам Эстер, Бен отказывался оплачивать. И ты знаешь его фобию насчет телефона, а Эстер поставила в дом телефон, и Бен выдрал его с корнем. Потом Бен впал в депрессию, совсем не мог работать и все время проводил в местном кабачке, и Эстер потребовала Маркуса, сказала, что он должен приехать и что он единственный, кто может что-то сделать с Беном, и т. д. и т. п. Маркус старел прямо у меня на глазах. Можешь себе представить?
— Да… Но при чем тут мальчик?
— Мальчик был самым большим яблоком раздора. Бен терпеть его не мог.
— Эмма сказала, он ревновал.
— Она так сказала? Хоть и была совсем малышкой, а очень все чувствовала. Может, и правда, в какой-то степени ревновал, но Кристофер был сущим дьяволенком. С виду просто ангелочек, но мать его вконец испортила. — Хелен сняла кастрюлю с горелки и вернулась к стойке. — И что Эмма говорила про Кристофера?
— Только про то, что они встретились в Париже.
— Что он там делает?
— Не знаю. Возможно, проводит отпуск. Он актер. Ты знала?
— Нет, не знала, но охотно этому поверю. Как тебе показалось, она в него влюблена?
— Пожалуй, что да. Только вот думает, что к ее отцу он никогда не поедет.
— Да уж, на этот счет ей лучше не питать никаких иллюзий.
— Я это понял. Но едва начал что-то говорить, как чуть было не лишился головы.
— И лишился бы. Они преданы друг другу, как два воришки из одной шайки. — Хелен похлопала брата по руке. — Не вмешивайся, Роберт. Я не вынесу напряжения.
— Я не вмешиваюсь, просто интересуюсь.
— Ради собственного спокойствия, послушайся моего совета: держись в стороне. И уж поскольку мы заговорили о таких делах, звонила Джейн Маршалл и просила тебя отзвонить.
— Не знаешь, в чем дело?
— Она не сказала. Только сказала, что после шести она дома. Не забудешь?
— Не забуду. Но и ты не забудь, что никаких таких дел у меня с Джейн нет.
— Не понимаю, чего это ты артачишься? — сказала Хелен. Она и вообще-то не любила говорить обиняками, а уж с собственным братом и подавно. — Слушай, она обаятельная, привлекательная и очень деловая женщина.
Роберт никак на это высказывание не откликнулся, и Хелен, недовольная его молчанием и словно оправдываясь, продолжала:
— И у вас много общего — ваши интересы, друзья, образ жизни. К тому же, мужчина твоего возраста должен быть женат. Нет более печального зрелища, чем престарелый холостяк.
Она остановилась. Наступила пауза.
— Ты закончила? — вежливо осведомился Роберт.
Хелен глубоко вздохнула. Безнадежно… Она знала, всегда знала: сколько ни говори, Роберта не убедишь сделать что-то, что он не намеревался сделать сам. Никогда в жизни его ни в чем нельзя было убедить. Напрасная трата слов; она уже пожалела о своем порыве.
— Ну да, конечно, закончила. Приношу извинения. Не мое это дело, и я не имею никакого права вмешиваться. Просто мне нравится Джейн, и я хочу тебе счастья. Не знаю, Роберт. Не могу понять, чего ты ищешь.
— Я и сам не могу понять, — сказал Роберт. Он улыбнулся и провел ладонью по голове, от лба к затылку — его обычный жест, когда он был смущен или устал. — Но, думаю, тут играете роль вы с Маркусом, ваши отношения.
— Ясно… Надеюсь, ты все-таки поймешь, прежде чем помрешь от старости.
Он оставил ее колдовать над кастрюлями, забрал вечернюю газету, пачку писем и шляпу и пошел наверх, к себе. Когда-то его гостиная с видом на большой сад и каштан была детской. Низкий потолок, ковер, стены заставлены книжными полками, мебель отцовская — все, что можно было втащить по лестнице. Бросив шляпу, газету и письма на стул, Роберт направился к старинному серванту, где он держал спиртные напитки, и налил себе виски с содовой. Потом взял сигарету из ящичка, что стоял на кофейном столике, прикурил и со стаканом в руке направился к письменному столу, сел и набрал номер Джейн Маршалл.
Она ответила не сразу. Он ждал, чертя что-то на промокашке. Взглянул на часы. Сейчас он примет ванну, переоденется и пойдет встречать Маркуса на аэровокзал на Кромвель-роуд. А к ужину захватит бутылку вина и вручит ее как ветвь мира Хелен; они выпьют за выскобленным добела столом и поговорят о делах. Сегодня он порядком устал, и перспектива мирного вечера в семейном кругу действовала успокаивающе.
Гудки в трубке кончились. Холодный голос произнес:
— Джейн Маршалл слушает.
Она всегда отвечала таким тоном, и Роберту каждый раз становилось не по себе, хотя он и знал, в