здании выключил вывеску. Вечернее развлечение окончилось. Роберт достал сигареты, дал одну Джейн, поднес ей зажигалку, потом закурил сам. Немного погодя он почувствовал себя спокойнее.
— Она обрезала волосы, — сказал он.
— Подстриглась? А какие у нее были волосы?
— Длинные, шелковистые, темные.
— Она не хотела нас приглашать. Ты это понял?
— Да. Но мы должны поехать. Ненадолго.
— Ненавижу пиво.
— Извини меня. Может, тебе приготовят кофе.
— …Для такой работы мозги не нужны. Любая идиотка, только что окончившая училище, сделает это лучше тебя!
Коллинз не мог остановиться, все накопившееся за день напряжение, всю горечь неудачника он выплескивал на Эмму. Он ненавидел ее. Повинны в том были Кристофер и ее отец, такой удачливый и знаменитый. Вначале Эмма пробовала защищаться, но потом поняла, что лучше и не пытаться остановить этот бешеный поток. Она выслушивала брань, продолжая делать свою работу, стараясь не показать злобному коротышке, как она уязвлена.
— …ты получила эту работу, потому что мне нужен был помощник… Очень был нужен. Это не Кристо тебе ее выхлопотал, хотя он везде сует свой нос, и не в честь твоего папочки я тебе ее дал, хотя какие-то дураки и отваливают ему по двадцать тысяч за его мазню, наляпает красных клякс на голубом фоне, а они и в восторге. Нет, плевать мне и на твоего Криса и на папочку! И не думай, что ты тут можешь бездельничать и развлекать твоих надутых друзей… и когда они в следующий раз осчастливят наше скромное зрелище своим присутствием, скажи им, чтобы они, черт возьми, дождались, когда мы тут все закончим. Смотри, не забудь! А теперь давай двигай кушетку, чтобы она не торчала здесь…
Было уже около одиннадцати, когда он наконец отпустил Эмму. Она нашла Кристо — он дожидался ее в кабинете Томми Чилдерса. Дверь была открыта, и Эмма заглянула внутрь.
— Я готова, — сказала она. — Извини, что заставила тебя так долго ждать.
Кристо поднялся.
— Ничего… — Он загасил сигарету. — Всего доброго, Томми.
— Всего, Кристо.
— Спасибо за все.
— Все хорошо, дружище…
Они пошли к выходу. Кристо обнял ее. Их тела соприкасались, но Эмма не отстранилась, хоть ей и стало еще жарче, но от Кристо исходил покой. На аллейке, которая вела к улице, он остановился закурить.
— Что так долго? Опять Коллинз куражился?
— Разозлился, что к сцене подошел Роберт Морроу.
— Роберт Морроу?
— Он шурин Маркуса Бернстайна и работает в его галерее. Я тебе говорила. Приехал посмотреть спектакль… С девушкой.
Кристо повернул к ней голову.
— Посмотреть спектакль или увидеть тебя?
— Думаю, и посмотреть спектакль, и увидеть меня.
— Пусть и не пытается увезти тебя отсюда. Скажи ему, что ты уже совершеннолетняя.
— Да он и не пытается.
— Тогда все в порядке.
— Думаю, что да. Вот только я, дурочка, пригласила их к нам. Я и не собиралась приглашать, но почему-то пригласила, и они придут. Они ждут нас у обочины, в машине. Ах, Кристо, мне ужасно жаль!
Он засмеялся.
— Я не возражаю.
— Они не надолго.
— Да пусть хоть всю ночь сидят. Не смотри на меня так — никакой трагедии нет. — Он обнял ее и поцеловал в щеку.
Как было бы хорошо, если бы вот сейчас, на этом месте и закончился этот день, этот бесконечно длинный день, подумала Эмма. Она боялась Роберта. Она устала защищаться, устала отвечать на его вопросы, уклоняться от взгляда его внимательных серых глаз. Ей ли соперничать с его блондинкой — она такая хорошенькая и так великолепно выглядит в синем платье без рукавов, от нее словно веет прохладой. А она, Эмма, так устала, она не сможет сейчас хоть немного навести порядок в квартире, убрать одежду, папки с пьесами и пустые стаканы, открыть банки пива, приготовить кофе и вынуть из духовки ужин для Кристо.
Кристо потерся подбородком о ее щеку.
— Что не так? — мягко спросил он.
— Все в порядке. — Ему не понравится, если она скажет, что устала. Сам он никогда не уставал. Он даже не знал, что означает это слово.
Он сказал ей на ухо:
— Хороший был день, правда?
— Да, конечно. — Она отстранилась от него. — Хороший день. — Рука об руку они пошли к улице.
Роберт услышал их голоса и вышел из машины. Они шли к нему, то вступая в пятна света, отбрасываемого уличными фонарями, то снова исчезая в темноте. Шли как любовники, Эмма со свитером в руке, Кристо с пухлой папкой под мышкой и с зажатой между пальцами сигаретой. Дойдя до машины, остановились.
— Привет, — улыбаясь, сказал Кристофер.
— Кристо, это Роберт Морроу. И мисс Маршалл.
— Миссис Маршалл, — поправила Джейн, наклонившись над спинкой переднего сиденья. — Привет, Кристофер.
— Простите, что заставили вас так долго ждать, — сказал Кристо. — Эмма только что сказала мне, что вы здесь. Она выдержала очередную схватку с Коллинзом, так что оба мы были заняты. Прошу вас к нам на кружку пива или что там у нас есть. Боюсь, что ничего крепче не найдется.
— Пиво — это прекрасно, — сказал Роберт. — Если вы еще покажете, куда ехать.
— Конечно.
Квартира помещалась в цокольном этаже одного из старых викторианских домов, который знавал лучшие времена. Их была целая улица — домов с остроконечными крышами и выступающими мансардными окошками, с затейливым рисунком кирпичной кладки и витражами, но сама улица производила гнетущее впечатление: шторы в эркерах были унылых цветов и не везде чистые. К площадке с мусорными баками вели выщербленные каменные ступени, и когда они спустились к цокольному этажу, раздался возмущенный кошачий визг и кто-то черный, похожий на крысу, проскочил у них между ногами. Джейн испуганно вскрикнула.
— Не бойтесь, — сказала Эмма. — Это кот.
Кристо открыл дверь и прошел вперед, включил холодный верхний свет — других ламп в квартире не было. Джонни начал было мастерить настольные лампы из двух бутылок из-под кьянти, но только купил адаптеры и узорчатые абажуры — дальше дело не пошло. Квартира была спланирована неудачно, как видно, строилась наспех, и помещение это изначально предполагалось для кухонь, кладовых и прачечных. Из капитальной стены был вынут слой старой кладки и в образовавшуюся нишу встроили полки; никто не удосужился их хотя бы окрасить. На них складывали все: книги, ботинки, пьесы, сигареты, письма; тут же лежала стопка старых журналов. Посередине стояла накрытая ораньжевой шторой софа, судя по всему, она служила и кроватью, и лежал ряд жидких подушек. Пара шатких кухонных стульев и складной стол дополняли обстановку; плиточный пол был частично застлан старым вытертым и выцветшим ковром. Стены были выкрашены белой краской, но на них проступили пятна сырости и у афиши боя быков, прикрепленной к
