l:href='#n_7' type='note'>[7] Бена: голыш с берега, окаменевшая морская звезда. В синем кувшинчике стояла высушенная трава. Почтовая открытка с репродукцией Пикассо; кусок плавника, из которого море и ветер вытесали абстрактную скульптуру. Фотографии — моментальные снимки, с загнувшимися углами, веером заткнутые в обложку от меню; приглашение на вернисаж, который состоялся шесть лет тому назад, и наконец старинный тяжелый бинокль.
На полу, вдоль стен, стояли полотна, а в середине комнаты, на мольберте, прикрытая куском выцветшей розовой ткани, картина в работе. Напротив пустого очага — софа, накрытая чем-то вроде останков арабского ковра, и возле — старый кухонный столик с укороченными ножками, на нем жестяная банка с сигаретами, пепельница с горой окурков, стопка журналов «Студии» и чаша из зеленого стекла, полная разрисованных фарфоровых яиц.
Вся северная стена была из стекла: секции в узких деревянных рамах, а нижняя, деревянная часть отодвигалась в сторону. Понизу тянулась длинная кушетка, на ней громоздились подушки, а из-под нее чего только не вылезало: весло, доска для серфинга, корзина, полная пустых бутылок, и посередине, под открытым окном, в пол были ввинчены два крюка, а на них накинуты петлей концы веревочной лестницы. Веревки уходили в окно. Роберт заглянул и увидел, что лестница приземляется на песке, как раз под окном.
Берег был пуст. Отлив оставил после себя чистое полотно песка, отделенное от неба узкой линией белых бурунов. В некотором отдалении от берега виднелась невысокая каменистая гряда, обросшая ракушками и морской травой. Над ней кружились чайки, то и дело стремительно падавшие вниз и с воинственными криками выхватывавшие друг у друга добычу. Роберт сел на кушетку под окном и закурил сигарету. Когда он снова поднял глаза, вдали, у самой кромки воды, появилась фигура в длинном белом, как у араба, одеянии. Белая фигура двигалась по направлению к мастерской; что-то она волокла за собой, какой-то непонятный красный предмет.
Роберт вспомнил о бинокле на столе у Бена и сходил за ним. Фигура оказалась Эммой Литтон. Ее длинные черные волосы развевались по ветру, одета она была в белый махровый халат, а тащила ярко- красную доску для серфинга; ветер рвал доску у нее из рук.
— Надеюсь, вы не плавали?
Эмма, сражаясь с доской, еще не увидела его и испуганно вздрогнула, услышав его голос, бросила на песок доску и подняла голову. Ветер трепал мокрые пряди ее волос.
— Конечно, плавала. Господи, как вы меня напугали! И давно вы тут?
— Минут десять. Интересно, как вы предполагаете поднять доску по лестнице?
— Как раз об этом и думала, но поскольку вы каким-то образом оказались здесь, проблема решена. Под кушеткой лежит веревка. Киньте мне один конец, я обвяжу доску, а вы ее поднимете.
Распоряжение было исполнено. Роберт втащил доску через открытое окно, а следом за ней появилась и сама Эмма. Лицо, руки — вся она была облеплена песком, и ее черные ресницы казались игольчатыми, как лучики у морской звезды.
Эмма стояла на коленях на кушетке и смеялась.
— Надо же, как повезло! Что бы я делала? Чуть доволокла доску по берегу, да еще поднимать по лестнице!
Под слоем песка лицо у нее было синее от холода.
— Спускайтесь, надо закрыть окно… ужасно холодный ветер. Вы умрете от пневмонии! — сказал Роберт.
— Не умру. — Эмма спустилась на пол и наблюдала, как он свертывает лестницу и закрывает окно. Оно закрылось, но все равно сквозняк сек как ножом. — Я человек закаленный. Когда мы были детьми, мы в апреле всегда начинали купаться.
— Но сейчас не апрель. Сейчас март. Зима. Что скажет ваш отец?
— Да ничего не скажет. День сегодня просто потрясающий, а я надышалась этой краски… вы заметили мою премилую чистенькую стенку? Одно плохо — по контрасту с ней вся мастерская еще больше стала похожа на трущобу. Да и к тому же я не плавала, а каталась на доске, меня согревали буруны. — И затем, не изменив выражения лица, спросила: — Вы пришли к Бену? Он в «Неводе».
— Да, я знаю.
— И как же вы узнали?
— Потому что оставил там с ним Маркуса.
— Маркуса? — Она удивленно вскинула резко очерченные брови. — И Маркус тоже приехал? О, значит, какое-то серьезное дело.
Она зябко повела плечами.
— Наденьте что-нибудь на себя.
— Я в порядке. — Она пошла к столу за сигаретой, закурила, потом легла на спину на старую софу, положив ноги на подлокотник. — Вы получили мое письмо?
— Получил. — Эмма заняла собой всю софу, и сесть ему было некуда, разве что на стол. Так он и сделал, спустив на пол кипу журналов. — Пожалел вашу шляпу.
Эмма засмеялась.
— Зато порадовались, что Бен меня встретил?
— Конечно.
— Просто поразительно, как все хорошо. Даже не верится! И он, правда, доволен, что я здесь.
— Я нисколько не сомневался, что так и будет.
— Ах, не начинайте говорить любезности. Вы же отлично знаете, что сомневались. Когда мы завтракали в тот день, ваше выражение лица… вы были полны скептицизма. Но, честное слово, все очень хорошо складывается. Я веду хозяйство, и Бен не должен мне платить за это и думать о таких пустяках, как мои выходные дни. Не надо ни о чем беспокоиться. Он и не догадывался, что жизнь может быть такой простой.
— О Кристофере что-нибудь слышно?
Эмма повернула голову и посмотрела на него.
— Как вы узнали о Кристофере?
— Вы сами мне сказали. У Марчелло. Помните?
— Ну да, помню. Нет, никаких вестей. Но теперь он должен быть в Брукфорде, репетиции, наверно, в самом разгаре. У него и времени нет написать. А у меня тут дел невпроворот: навожу порядок в коттедже, готовлю и так далее. Не верьте людям, которые утверждают, что художники питаются пищей небесной. В Бене сидит жуткий обжора.
— Вы рассказали ему, что встретились с Кристофером?
— Боже упаси! Чтобы все испортить? Я даже имени его не упомянула… А знаете, этот твидовый костюм вам очень идет. В Лондоне, когда я увидела вас в первый раз, в темно-сером костюме, застегнутом на все пуговицы, я подумала: это не ваш стиль. Когда вы приехали?
— Вчера под вечер. Мы переночевали в «Замке».
Эмма состроила гримасу.
— Пальмы в кадках и кашемировые кардиганы. У-у!..
— Там очень комфортабельно.
— От центрального отопления у меня начинается аллергия. Не могу дышать.
Она загасила сигарету, сунула окурок в переполненную пепельницу, сбросила ноги с софы и, развязывая на ходу пояс халата, направилась к окну. Достала из-под подушки сверток одежды и, стоя к нему спиной, начала переодеваться.
— Почему вы с Маркусом приехали вместе? — спросила она.
— Маркус не водит машину.
— А на что поезда? Но я не об этом…
— Понимаю. — Роберт взял из стеклянной чаши китайское яйцо и стал перекатывать его из руки в руку, как арабы перебирают «четки для нервных». — Мы приехали, чтобы уговорить Бена снова поехать в Соединенные Штаты.
Неожиданно налетел сильный порыв ветра. Он прорвался над закрытыми окнами в мастерскую,
