наверх. Она уже проснулась и через открытое окно смотрела на восходящее солнце. Когда я появилась в дверях, она повернула голову на подушке, увидела поднос и заявила со всей присущей ей энергичностью:

— О господи, Пруденс, ты же знаешь, что я никогда не завтракаю в постели!

— А сегодня тебе придется.

Она приподнялась на своих подушках, я поставила поднос ей на колени и пошла закрывать окно.

— Красное небо во время восхода — ждет пастуха непогода. Боюсь, сегодня будет дождь.

— Не стоит унывать. Почему ты не принесла и себе чашку кофе?

— Я подумала, ты захочешь позавтракать одна, чтобы никто не беспокоил.

— Ненавижу сидеть одна. Я люблю за завтраком поболтать. Пойди и возьми себе чашку. — Она сняла с кофейника крышку и заглянула внутрь. — Да тут на десять человек, ты должна мне помочь это выпить.

В постели, которая была, пожалуй, единственным местом, где она не надевала свои щегольские шляпы, она выглядела иначе: женственной, может быть, более пожилой, беззащитной. Ее густые жесткие волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо, а сама она завернулась в пушистую шаль. У нее был такой уютный вид, что я спросила:

— Почему бы тебе не полежать здесь все утро? Лили Тонкинс справится с хозяйством, да к тому же от тебя с твоей рукой все равно мало пользы.

— Может быть, — ответила Феба, не желая связывать себя обещаниями, — может быть, я так и сделаю. А теперь иди скорее и принеси себе чашку, пока кофе не остыл.

Я принесла себе не только чашку, но и плошку с хлопьями и поедала их, сидя на краю огромного резного соснового ложа, которое Феба и Чипс делили на протяжении многих счастливых и грешных лет. Однажды она призналась мне, что все, что ей по-настоящему нравилось в жизни, было либо незаконным, либо аморальным, либо ведущим к ожирению, и сказав это, расхохоталась.

Но каким-то образом они с Чипсом это преодолели. Благодаря исключительной силе характера и обезоруживающему обаянию они сумели справиться с неизбежным наплывом предрассудков даже в этой маленькой провинциальной деревне. Я помнила, как Чипс играл на органе в церкви, когда простужался здешний органист, и как Феба усердно пекла огромные, похожие на падающие башни пироги для чаепитий Женского института.[1]

Она заботилась обо всех, но чье-то отдельное мнение ее не интересовало. Я смотрела, как она ест свой тост с мармеладом, и понимала, до чего же я ее люблю. Она поймала мой взгляд и заметила:

— Как хорошо, что ты едешь обедать с Дэниелом. В котором часу вы встречаетесь?

— В половине первого в закусочной у лодочной станции в Порткеррисе. Но я не поеду, пока ты не пообещаешь мне, что с тобой будет все в порядке.

— Ради бога, ну я же не инвалид. Поезжай спокойно. Но когда вернешься, тебе придется обо всем подробно рассказать — я хочу все-все знать. Хочу доскональный отчет! — она подмигнула мне и залилась озорным смехом. К ней явно вернулось ее обычное хорошее настроение, и я принялась ей рассказывать о вчерашнем вечере и нашей встрече с миссис Толливер.

— … это было ужасно неловко, потому что я думала, что Дэниел стоит за моей спиной, и сказала что- то дурацкое, типа «хочу познакомить вас со своим другом», а повернувшись, обнаружила, что его нет. Он исчез. Удрал в бар.

— А миссис Толливер его видела?

— Понятия не имею, — я слегка призадумалась, — а какая разница?

— Никакооой… — протянула Феба.

Я нахмурилась, глядя на нее:

— Феба, ты что-то скрываешь.

Она поставила свою чашку и рассеянно поглядела в окно. Спустя некоторое время она пожала плечами и сказала:

— Ну, не думаю, что сейчас стоит об этом говорить. Все это было так давно. С тех пор много воды утекло. Да и тогда в этом не было ничего особенно страшного.

— Чего не было страшного?

— Ну… Когда Дэниел жил у нас, когда он был еще совсем молод, на лето к матери приехала из Лондона Аннабель Толливер, и… ну… думаю, можно сказать, что у них был небольшой роман. Интрижка, — добавила она оптимистично, стараясь, чтобы это прозвучало обыденно.

Дэниел и Аннабель Толливер. Я уставилась на Фебу.

— Ты хочешь сказать, что его очаровала Аннабель?

— Очаровала, — она хихикнула. — Какое замечательное старомодное слово. Словно «сюртук». Нынче никто уже не носит сюртуков. — Она вздохнула и вернулась к теме разговора. — Нет, не совсем. По правде говоря, я думаю, это Дэниел очаровал Аннабель.

— Но ведь она должна была быть старше его.

— Да, конечно. По меньшей мере на восемь лет.

— И замужем.

— Да, замужем. Но я уже говорила тебе, что для Аннабель это никогда не имело большого значения. К тому времени у нее уже был сын Майкл. Ему было года четыре. Бедный мальчик, уже тогда, насколько я помню, он был как две капли воды похож на своего отца!

— Но… — бесконечные отступления Фебы не проясняли ситуацию. — Что произошло?

— О господи, да ничего не произошло. Они вместе ходили на вечеринки, устраивали пикники на берегу, плавали. В то лето у нее была очень броская машина с откидным верхом. Они повсюду ездили вместе и выглядели, конечно, очень эффектно. Притягивали взгляды. Да ты сама можешь это представить, Пруденс.

Я могла. Даже слишком ясно.

— Но я никогда бы не подумала, что Дэниел… — я замолчала, поскольку не была уверена в том, что именно думаю.

— Ты никогда бы не подумала, что Дэниел был столь общительным. Возможно, он и не был, но зато он был очень привлекательным молодым человеком. Да и до сих пор остается. Ему должно было льстить, что она так страстно хотела проводить с ним время. Я ведь говорила тебе, что она была красива. Повсюду вокруг нее мужчины впадали в экстаз, словно томившиеся от любви коровы. Или правильнее сказать: томившиеся от любви быки? А Дэниел всегда был очень спокоен. Я думаю, это его спокойствие и интриговало Аннабель.

— И сколько это продолжалось?

— Время от времени на протяжении всего лета. Но это была всего-навсего интрижка. Совершенно безобидная.

— А что должна была говорить об этом миссис Толливер?

— Миссис Толливер никогда и ни о чем не говорит. Она принадлежит к той породе женщин, которые искренне убеждены, что если ты на что-то закрываешь глаза, то оно исчезает. Кроме того, она не могла не понимать, что если не Дэниел, то был бы кто-нибудь другой. Возможно, она сочла, что он наименьшее из зол.

— Но как же мальчик… Майкл?

— У него была вышколенная няня. Он никогда не становился для них помехой.

— А ее муж… — я с трудом выговорила его противное имя, — Лесли Коллиз?

— Он был в Лондоне, вел дела в своем офисе. Думаю, жил в квартире с гостиничным обслуживанием или где-то еще. Понятия не имею, да это и не важно.

Я крепко задумалась над этим неожиданным открытием и наконец задала вопрос:

— Вчера вечером… ты думаешь, именно поэтому Дэниел не захотел разговаривать с миссис Толливер?

— Может быть. А может, он просто не хотел общаться с четырьмя дамами, игравшими в бридж.

— Интересно, почему он сам мне об этом не рассказал?

— С какой стати он должен был тебе об этом рассказывать? К тебе это не имеет ни малейшего отношения, да к тому же в этой истории не было ничего примечательного.