— Я не знала, что это его родители. Думала, просто милые пожилые супруги.

Наступила напряженная тишина. Все ждали вердикта. Сэр Джеймс Эрскин-Эрл не спешил. Он достал из кармана своего далеко не элегантного пиджака очки без оправы. Когда он водрузил их на переносицу, то стал похож на нищего студента-медика, будущего хирурга — так чутко двигались его пальцы. Он пристально исследовал полотно, осторожно прикасаясь к нему подушечками пальцев, затем перевернул и осмотрел обратную сторону.

Наконец он осторожно положил картину на стол.

— Как она к вам попала, миссис Фиппс?

— Это подарок. Давным-давно, тридцать лет назад, мне подарил ее друг.

— А знали ли вы, где он ее купил.

— В лавке случайных вещей, в Чичестере

— Ясно. — Сэр Джеймс кивнул. — Так я и думал.

— Я всегда… Я всегда верила… меня убедили… что это оригинал. Но я никогда не пыталась оценить ее или застраховать.

Он посмотрел на нее — в стеклах его очков сверкнули блики света от лампы — и улыбнулся обаятельной молодой улыбкой. Потом повернулся, прислонился спиной к столу и снял очки.

— Мне, правда, очень жаль, — сказал он, — но это не оригинал. Это копия.

Никто не произнес ни слова.

— Это прелестная, отлично выполненная работа, но это не оригинал.

Наконец Оскар обрел голос.

— Как вы это установили? — спросил он.

— Во-первых, картина не подписана. Согласен: стиль, тема — все говорит о том, что это Дэвид Уилки, но подписи нет. А во-вторых, я точно знаю, что это копия. Странное совпадение, но оригинал этой картины был продан на аукционе «Бутби» всего лишь год назад в нашем аукционном зале на Бонд-стрит. Он ушел к дилеру из Соединенных Штатов, который, как я думаю, выполнял заказ для какого-то музея или частного коллекционера и упорно набавлял цену. Картина была большего размера, чем ваша, миссис Фиппс, и это наводит меня на мысль, что автор копии не стремился изготовить подделку. Скорее, он скопировал картину Дэвида Уилки из уважения к знаменитому художнику, восхищаясь им. Возможно, это работа студента, стремившегося воспроизвести стиль мастера. Имитация, безусловно, превосходная: манера письма, цвет, свет — все безупречно. Замечательное произведение искусства. Если подражание это искренняя дань восхищения, остается только гадать, кто мог пожертвовать своим временем ради столь кропотливой и трудоемкой работы.

И снова в гостиной повисло молчание. Наконец Элфрида заставила себя задать роковой вопрос.

— Сколько стоит эта картина, сэр Джеймс?

— Пожалуйста, просто Джеми.

— Хорошо, Джеми. Так сколько?

— Будь это оригинал, я оценил бы ее тысяч в семьдесят пять, не меньше. Не помню точно, за какую сумму он был продан, но что-то около того.

— Ну, а если это копия?

— Примерно тысяча фунтов. Может быть, чуть больше, может, меньше. Все зависит от спроса. Она может и ничего не стоить, если никто не захочет ее купить.

Копия, и стоит всего тысячу фунтов. Талисман Элфриды, ее страховка от нищеты и одинокого будущего! Тысяча. Как ни странно, она не так уж и расстроилась. Продавать картину нет смысла, значит, она сможет до конца жизни любоваться ею. Но если думать об Оскаре — это ужасное разочарование. Все ее планы относительно выкупа у Хьюи половины дома и обеспечения Оскару спокойной независимой жизни летят в тартарары. Все мечты пошли прахом. Она видела, как они тают, эти мечты, как их уносит прочь. Они исчезли…

В какой-то страшный момент Элфрида подумала, что сейчас разрыдается. В отчаянии она повернулась к Кэрри — та смотрела на нее, и в ее прекрасных темных глазах было сочувствие и понимание. Элфрида открыла рот, чтобы что-то сказать, но не нашла слов, и тогда Кэрри пришла ей на помощь.

— Пойду-ка я вниз и вскипячу чайник, — сказала Кэрри, — чашка горячего чая нам всем будет очень кстати.

И тут, впервые с той минуты, как он был представлен Джеми Эрскину-Эрлу, заговорил Сэм.

— Я пойду с вами, Кэрри, — сказал он. — Помогу вам.

Элфрида отлично знала, что вскипятить чайник дело нетрудное и помощь тут не нужна, но она была благодарна Сэму — он очень тактично избавил ее от своего присутствия в эти тяжкие минуты. Она была бы рада, если бы и сэр Джеймс Эрскин-Эрл тоже удалился. Он откликнулся на просьбу и пришел оценить ее маленькую картину. Не его вина, что она оказалась подделкой, но его авторитетная экспертиза все испортила. У Оскара нет теперь другого выбора, как только продать свою половину дома. Элфриду не пугало, что дом купит Сэм. Но она никак не могла примириться с тем, что Усадьба не будет принадлежать Оскару.

Кэрри и Сэм ушли, и снова воцарилась напряженная тишина. Как видно, Джеми почувствовал, сколь огорчена Элфрида, потому что снова сказал:

— Я очень сожалею.

Ее вдруг охватило раздражение: она не так себя ведет, а сэр Джеймс не то говорит.

— О, ради Бога! — сказала она. — Это ведь не ваша вина.

Осторожно, бережно он повесил картину на прежнее место. Старая леди в желтой шали благосклонно смотрела на него, а вот Элфрида не могла заставить себя последовать ее примеру.

— По крайней мере, — сказал он, — она будет продолжать доставлять вам радость.

— Она уже никогда не будет той, что была прежде.

— Тем не менее она очень дорога тебе, Элфрида, — почувствовав напряжение, вступил в разговор Оскар. — Мне стало легче оттого, что у тебя теперь нет резона расставаться с нею.

— Ах, Оскар, у меня много резонов. И это всего лишь картина. Но не продавать же ее за тысячу фунтов. Такая сумма просто смешна.

— Элфрида, все будет хорошо.

Она повернулась к ним спиной и пошла к камину, чтобы чем-то заняться, успокоиться. Взяла полено из корзины и подбросила его в огонь. Стояла и смотрела, как языки пламени лижут его.

И тут за ее спиной снова заговорил Джеми.

— Я прошу меня извинить, — начал он, — надеюсь, вы не сочтете меня излишне любопытным, но кто владелец вот этих маленьких часов?

В первое мгновение Элфрида подумала, что ослышалась, и, нахмурившись, в недоумении повернулась к нему.

— Часов?

— Они привлекли мое внимание. Такие необычные…

— Это часы Элфриды, — сказал Оскар.

— Могу я на них посмотреть?

Элфрида кивнула и отодвинулась в сторону. Джеми снова нацепил очки, подошел к камину и взял часы с полки. Во второй раз Элфрида и Оскар молча наблюдали, как тщательно он исследует — на сей раз часы. Элфрида решила, что если он скажет ей, что они просто ничего не стоящая безделушка, она стукнет его по голове совком для угля.

Он сказал:

— Хронометр для путешествий. Изумительный. Как к вам попало это маленькое сокровище?

— Вы говорите «сокровище» из вежливости или это действительно ценность?

— Я еще не уверен, — мягко ответил он.

Элфрида холодно сказала:

— Их оставил мне мой крестный отец. Старый морской волк. — Она словно со стороны услышала свой резкий тон и несколько смягчилась. — Видите, одна круговая шкала отмечает часы, другая — минуты, третья — секунды. Я должна заводить их каждый день. Думаю, можно было бы вставить батарейку, но…