поздний час, — добавил он и подмигнул слезящимся глазом, — майор Билликлиф имеет привычку прикладываться к бутылке виски и к вечеру уже почти ничего не соображает.

Элфриду интересовали куда более практические вопросы.

— Как давно дом пустует?

— Месяца два. Но там есть некая миссис Снид, она приходит убирать и проветривать помещение. Это устроил Билликлиф, а я плачу ей жалованье.

— Похоже, вы обо всем позаботились, — сказала Элфрида.

— Не так уж много у меня осталось забот. Ну что ж, мне и правда пора. До свидания, дорогая. Мне было очень приятно познакомиться с вами. Надеюсь, мы еще встретимся.

— И я тоже надеюсь. Мы проводим вас до машины.

Оскар взял Гектора под руку, они проследовали через парадное и спустились с лестницы. Похолодало, начал моросить мелкий дождь. Заметив их, шофер вышел из машины, обошел вокруг и открыл дверцу. Общими усилиями Гектора устроили на сиденье и пристегнули ремнем безопасности.

— До свидания, дорогой мой мальчик. Мысленно я с тобой.

Оскар обнял старика.

— Еще раз спасибо тебе, Гектор, что приехал.

— Надеюсь, мне удалось хоть немного поддержать тебя.

Оскар отступил назад и захлопнул дверцу. Машина тронулась. Гектор помахал скрюченной старческой ладонью. Оскар и Элфрида стояли, глядя вслед неспешно удалявшейся в сторону Лондона машине.

Наступившую тишину нарушали только крики грачей. Было холодно и сыро. Элфрида поежилась. Оскар сказал:

— Пойдемте в дом.

— Может, мне лучше уехать?

— Нет, останьтесь.

— Миссис Масвелл в доме?

— Нет. Она уходит после ланча.

— Хотите, я приготовлю нам чай?

— Пожалуй.

— А можно взять в дом Горацио? Он весь день просидел в закрытой машине.

— Ну конечно. Теперь ему некого опасаться. Мопсы на него не накинутся.

«О Боже!» — подумала Элфрида. Она подошла к своей «фиесте» и выпустила Горацио. Он радостно выскочил и стрелой понесся по газону к ближайшему лавровому дереву, потом, как положено, поскреб немного землю и вернулся к ним. Оскар нагнулся, ласково погладил пса по голове, и они направились к дому. Просторная кухня Глории, в которой всегда стоял дым коромыслом, теперь казалась пустой и непривычно прибранной, но там было тепло. Миссис Масвелл оставила на столе только поднос с единственной кружкой, кувшинчик с молоком и коробку печенья.

Элфрида нашла чайник, налила воду и поставила на плиту. Она повернулась к Оскару — он сидел, прислонясь спиной к теплой печке.

— Я хотела бы найти для вас нужные слова, но не умею, Оскар. Простите меня. Я очень сожалею, что ни о чем не знала. Я тут же приехала бы из Корнуолла. И успела хотя бы на похороны.

Он передвинул стул к кухонному столу, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях. На какое-то мгновение ей показалось, что он плачет, и она испугалась. Она слышала свой голос как бы со стороны.

— Сама не знаю почему, но за целый месяц я ни разу даже не заглянула в газету. Никакого предчувствия. Пока сегодня…

Оскар медленно отнял от лица ладони, и она увидела, что он не плачет, но в глазах была такая боль, что уж лучше бы он плакал. Он сказал:

— Я бы сообщил вам, но не имел ни малейшего представления, где вы.

— Мне и в голову не приходило, что вам понадобится мой адрес. — Элфрида глубоко вздохнула. — Оскар, я хорошо знаю, что это такое — терять близких. Все то время, что Джимбо болел, я знала, что это конец, что он никогда не поправится. Но когда он умер, оказалось, что я совершенно не готова к чудовищной боли и страшной пустоте. Я знаю: то, что я пережила тогда, всего лишь малая крупица того, что предстоит выстрадать вам. И я ничего не могу сделать, я ничем не могу вам помочь, не могу облегчить вам эту боль.

— Вы здесь…

— Если вы хотите поговорить, я готова слушать.

— Еще не сейчас.

— Знаю. Слишком рано. Слишком скоро.

— Викарий пришел ко мне почти сразу после того, как это случилось. Мне только что сообщили, что Глория и Франческа погибли. Он старался успокоить меня и все говорил о Боге, а я думал: неужели он совсем лишен человеческих чувств? Вы как-то спросили меня, религиозен ли я, и я понял, что не могу ответить на ваш вопрос. Я только знал, что музыка и моя работа, мой хор значат для меня больше, чем любая церковная догма. Те Deum. Помните тот день, когда мы впервые встретились у церкви, и вы сказали, что вам особенно понравилось исполнение Те Deum? Слова и мелодия наполняли меня верой в добро и, быть может, в вечность.

Тебя, Бога, хвалим. Тебя, Господи, исповедуем.

Тебя, Отца Вечного, вся земля величает.

Под мощные звуки органа, слыша мальчишечьи голоса, взмывающие вверх, я воистину верил и думал, что мою веру ничто не сможет поколебать.

Он смолк. Элфрида не сразу осмелилась спросить:

— А теперь?

— Все это дела Божьи. Но я не могу верить в Бога, который забрал у меня Франческу. Я отослал викария домой. Кажется, он обиделся.

— Бедняга!

— Переживет, можете не сомневаться.

Вода закипела. И очень кстати. Элфрида отыскала заварочный чайник, насыпала в него чаю, залила кипятком. Взяла еще одну кружку, для себя, отнесла все на стол и села напротив Оскара. Вот так же они сидели в тот день — вечность тому назад — накануне ее отъезда в Корнуолл в домике на Пултонс-роу.

— Кажется, вы любите крепкий чай?

— Да.

Она налила себе и оставила чайник настаиваться.

— Гектор рассказал мне о ваших пасынках и о их намерении продать дом.

— Они считают, что я должен перебраться в дом для престарелых, в «Прайори». Это викторианская усадьба, где устроили приют для немощных джентльменов.

— А вы этого не хотите?

— Признаюсь, нет.

— Что же вы намерены делать?

— Я хотел бы остаться один, зализывать раны. Но только не здесь. Джайлз и Кроуфорд хотят, чтобы я как можно скорее убрался отсюда, спешат выставить дом на продажу.

— Твари! — Элфрида налила в кружку черного, как чернила, чаю и подвинула ее Оскару. Он плеснул туда немного молока и отхлебнул. Она сказала: — Гектор Маклеллан рассказал мне о том, что предлагает вам. По-моему, это неплохая идея.

— Элфрида, это безумие.

— Но почему?

— Потому что Сазерленд на другом конце страны, и я не был там пятьдесят лет. Гектор — оптимист, но я не знаю там ни единой души. Дом наверняка почти пуст, там уже давно никто не живет. Я даже не представляю, с чего начать, как обживать этот дом. И к кому же я обращусь?

— К миссис Снид.

— Элфрида!

Это был упрек, но она стояла на своем.