абсолютизму Екатерина принесла первую дань. Заручаясь самой авторитетной поддержкой в Европе – вольтеровской, императрица укрепляла свое положение на русском престоле…
Екатерину беспокоило, как бы не разлакомился приехать на русские хлеба какой-либо ее родственничек! Она-то ведь знала, что у себя дома германские князья охотно доедают вчерашний прокисший суп, но зато, попав в Россию, делаются ненасытны, как шакалы.
– Из Коллегии иностранной, – распорядилась она, – надобно послать человека ловкого, чтобы объехал моих сородичей и дал понять каждому: Россия для них навсегда закрыта…
Сознательно разрывая связи с отечеством, она выгадывала во мнении русского общества. Сейчас все оправдывало низложение Петра, но ничто не оправдывало восшествие Екатерины: ссылки в манифестах на «промысел божий», на «избрание всенародное» были наивны, – императрица понимала, что заняла чужой стул, но ничего умнее придумать не могла! Потому-то щедро задаривала всех улыбками и подачками, наклоняя рог изобилия над головами тех, кто помогал ей добыть престол…
Просматривая списки Конного полка, Екатерина увидела, что Потемкина предлагают произвести в корнеты.
– Для него этого мало… – Своей рукой начертала: «Быть в подпоручиках». – Гришенька, – ласково спросила она Орлова, – не подскажешь ли, чего желать может Потемкин?
– Какой еще там Потемкин? – сладко потянулся фаворит.
– Конный! Волосы у него такие курчавые.
– Не тот ли, что в Ропше сейчас с Алеханом? Так этот тезка мой бедноват… так и быть – отсыпь ему!
Екатерина хотела дать Потемкину 3 000 рублей.
– Не балуй, – не позволил фаворит.
– Ну, тыщу дам. И сервизик добавлю.
– А этого мало. Станет рожу кривить…
Потемкин получил две тысячи рублей с сервизом: на кота широко, на собаку узко. Ладно, и на том спасибо. Но долга митрополиту Амвросию Зертис-Каменскому он, конечно же, не вернул…
Петра не торопились увозить из Ропши, и он даже просил доставить ему кровать из Ораниенбаума. Стража возмущалась:
– Вот еще! Таскайся по лесам и болотам с мебелью…
Среди охраны зрело недовольство: в Петербурге сейчас балы и гулянки, там раздают награды, делят мужиков и деньги, там пляшут, а ты сиди в этой Ропше, где с болот тянет туманом, квакают лягухи и тучей вьются неистребимые комары… Когда Петра бросало в очередной обморок, караульные только радовались:
– Даст бог, и окочурится, тогда уедем…
Петр был заперт в комнатах, окна которых задрапировали плотными шторами. Он просился гулять по берегу пруда, в котором рыбы были приучены всплывать при звоне колокольчика.
– Хочу поймать рыбку, – говорил он.
– Окажите рыбке милость, – соглашался Алехан.
Но в дверях часовые скрещивали багинеты ружей.
– Ах, до чего же строгие! Я бы и пустил вас до прудочка, но часовые не дозволяют. Не лучше ли нам еще выпить и поспать?..
3 июля в Ропшу силком доставили лекаря Лидерса.
– Чего зубами стучишь? – спросил Алехан. – Поставь бывшему царю клистир с опилками – и дело с концом.
– Знаю я, какие концы бывают в России: вы его в крепость запрете, и меня туда же, – верно рассудила медицина.
– Делай свое дело. Больно много ты знаешь.
Лидерс, осмотрев Петра, сказал Орлову:
– Зачем меня тревожили? Он нетрезв, но здоров.
Алехан предупредил Екатерину: «Я опасен, чтоб урод наш севоднишную ночь не умер, а
6 июля (именно в день ее обращения к Дени Дидро) и понаехали в Ропшу гости – актер Федор Волков и капитан Шванвич; князь Барятинский сразу распечатал бутылки с вином, шлепнул на стол измызганные картишки; зажгли свечи для раскуривания трубок…
Алехан, проходя мимо, указал Потемкин:[6]
– Гришенька, постой-ка в дверях… Никого к нам не пущай, а кто выбегать станет, того без лишних слов лупи прямо в соску!
Пока они там играли и бесновались, Потемкин отдал себя на съедение ропшинским комарам. В комнатах государя вдруг послышалась возня, будто передвигали тяжелую мебель, потом на крыльцо выскочил Алехан – с вилкой в руке, вилка была в крови.
– Вот и все, – сказал, – фараона не стало…
Перегнувшись через перила, Орлов начал громко блевать, нечаянно забрызгав Потемкина. Вытерев рот, изуродованный чудовищным шрамом, он далеко в кусты забросил вилку:
– Ты мне нужен – в Петербург надо скакать…
Потемкин шагнул в комнаты. Император валялся на полу, шея его была в рваных ранах, возле головы лежала окровавленная подушка. Шванвич бинтовал свой громадный кулак, укушенный императором, Барятинский веником подметал с полу осколки бутылок.
– Кто ж его так? – Потемкин кивнул на мертвеца.
Князь Федор треснул его веником по лицу:
– Кто, кто! Дурак такой, еще спрашивает… Вот укажем, что твоя работа. Эвон свидетелей сколько – все подтвердят…
Потемкин затих. Шванвич поднес ему вина:
– За помин души… хвати, вахмистр!
Со двора вошел Алехан, уже протрезвевший. Присел к столу. Писал легко, не думая, брызгая пером.
– Вези, – передал написанное Потемкину. – Ты – конный, доскачешь легко. Вручи лично матушке…
Потемкин снова предстал перед Екатериной; стройная и гибкая, она еще не сняла черных одежд, которые очень шли ей.
– Из Ропши – от Орлова! Вашему величеству.
Она извлекла из пакета лист серой бумаги: «…сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка – его нет на свете… Повинную тебе принес, и розыскивать нечего».
Екатерина отправила курьера в Кексгольм, чтобы Иоанна везли обратно в Шлиссельбург, но обязательно сделали остановку в деревне Мурзинке. Потемкину велела:
– О том, что привезли, прошу молчать до публикации манифеста, а о том, что знаете, прошу молчать до смерти…
Императрица депешировала Станиславу Понятовскому о кончине мужа: «Страх причинил ему диарею. Он ужасно много пил, геморроидальная колика возобновилась с воспалением в мозгу, два дня он был в этом положении, и, несмотря на помощь докторов, скончался… апоплексический удар убил его!» Мнимые геморроидальные колики перекочевали и в манифест о смерти Петра III.
Потемкин возымел надежду, что теперь Екатерина даст ему золотой ключ камергера, но получил только 400 крепостных душ. Парня, как видного жениха, стали зазывать в гости; бывая в свете, он удивительно точно имитировал походку императрицы, мастерски передразнивал ее немецкий акцент… Федор Волков уговаривал его бросить двор и гвардию:
– Иди в театр! Великий актер в тебе пропадает…
Страшная буря разметала в щепки корабли, на которых были отправлены из России в Голштинию войска бывшего императора.
– Хоть один человек спасся? – спросила Екатерина.
– Ни единого, – ответил Панин, крестясь…
