место, однако она всегда умеет быть на месте, иными словами — на высоте.

— Мой муж боготворил твоего драгоценного батюшку. И когда мистера Беннета отхлестал кнутом тот политик, как бишь его? — Она повернулась ко мне. — Это было так давно, мистер Скайлер. Мой Чарли первым кинулся на помощь старому Беннету.

Браво, мадам Рестел, подумал я про себя. Джейми сердито насупился и вскоре удалился в маленькую гостиную, где несколько мужчин сидели за карточным столом. Дом мадам Рестел скорее напоминает отличный мужской клуб.

Я заговорил с ней по-французски. Она засмеялась.

— Я такая же француженка, мистер Скайлер, как вы француз. Фамилия моей матери Рестел, я взяла ее, открыв собственный бизнес. Взяла, чтобы никого не компрометировать. А вообще-то я и родом и по воспитанию простая женщина из Глостершира. — У нее до сих пор сохранился деревенский акцент, акцент класса, к которому она принадлежала, — столь же низкого, сколь теперь возвышенного. Однако ей чужда всякая претенциозность.

— Давайте посидим. Я целый день на ногах.

Я уселся с ней рядом на диване и взял бокал с пуншем, предложенный мне слугой в черном фраке и белом галстуке, похожим скорее на шафера. В голове у меня сегодня роятся образы, связанные скорее с Гименеем, нежели с Венерой.

— Вы довольны, мистер Скайлер, что ваша дочь выходит замуж за Джона Эпгара? — Она посмотрела на меня пристально из-под своих блестящих, крашеных черных локонов.

— Помолвка состоялась час назад. Должно быть, вы получили телеграмму.

— Мне не нужны телеграммы, — сказала она весело, — я и без них знаю, что происходит в Нью- Йорке. Мне сообщают всё.

— Ваши… клиенты?

— И друзья тоже. Знаете ли, кто только у меня не бывает. Конечно, не ваша подруга миссис Астор, хотя я знакома кое с кем из ее семьи. — Наглости ей не занимать; ясно, почему она процветает: она имеет возможность шантажировать половину великих семейств города. — Кого здесь только не встретишь! Я истинная демократка. Есть лишь одно исключение из этого правила — священнослужители. — Внезапно хорошее настроение ее покинуло. — Они преследуют меня всю мою Жизнь. Как будто есть что-нибудь ниже их морали. Старые лицемерные козлы! — И она разразилась краткой тирадой против некоего Генри Уорда Бичера, бруклинского богослова, который прошлым летом оказался на скамье подсудимых по обвинению в соблазнении жены своего коллеги. Поскольку присяжные не смогли или не захотели признать его виновным, преподобный Бичер продолжает, по словам мадам Рестел, читать воскресные проповеди в присутствии двадцати бывших любовниц.

— Какая силища! — Недавно мне попалась на глаза газетная реклама, на которой был изображен преподобный Бичер, прославляющий достоинства нового бандажа. Пожалуй, мне стоит приобрести такой.

— Вы, конечно, отдали должное местонахождению моего дома. — Мадам Рестел усмехнулась скорее как школьница, нежели как женщина, посвятившая себя Греху и Смерти. — Я могу заглядывать в окна собора. А они — в мои. — Она рассказала мне со злорадством, как ее недремлющий враг архиепископ безуспешно пытался купить участок земли, на котором она построила свой особняк. — Просто назло этим проклятым попам и епископам. Так мы и живем бок о бок — собор святого Патрика и я!

В целом она показалась мне на редкость занимательной особой. Она похожа на весьма осведомленную парижскую консьержку: разговаривать с ней одно удовольствие, пока вам не расскажут, что она говорит за вашей спиной о вас самом.

Появились новые гости и потребовали ее внимания. Я зашел в гостиную, где Джейми играл в карты. Он проигрывал, пил и пребывал в дурном настроении.

Я прошел в следующую комнату, это оказался крохотный кабинет. Какая-то парочка была увлечена разговором возле камина. Узнав мужчину, я хотел было ретироваться, но опоздал. Уильям Сэнфорд успел меня увидеть. Если он был растерян — если! он был весьма-таки растерян, — то моментально сыграл роль галантного повесы, позаимствованную бог знает из какого водевиля.

— Мистер Скайлер! Какой сюрприз. Я не знал, что вы знакомы с нашей хозяйкой.

— Нас только что познакомили. Но извините…

— Нет, нет. Это миссис Гилрей. Вы видели ее на сцене, конечно. Она сейчас выступает в театре Уолле ка. В этой новой комедии…

Но миссис Гилрей (весьма известная местная актриса) была слишком профессиональна, чтобы позволить себе участие в любительском спектакле Сэнфорда.

— Я должна проследить, как мои друзья обходятся без меня за карточным столом, мистер Скайлер. — С королевским кивком она выпорхнула из комнаты; любовница на сцене и наверняка сэнфордовская возлюбленная.

— Такое облегчение — после всех этих Асторов и Бельмонтов. — Сэнфорд взял этакий запанибратский мужской тон. Он предложил мне сигару. Я надменно отказался.

— Конечно, это тяжко — все время быть в обществе одних и тех же людей. — Я сам подивился эпгаровским интонациям собственной речи. По-видимому, ужасающая добропорядочность этой семейки — болезнь столь же заразительная, сколь и изнурительная.

— Вы были бы поражены, узнав, как часто здесь бывают одни и те же люди. А мадам Рестел славная женщина. И на редкость скрытная, что могли бы подтвердить многие наши знакомые дамы — чего они, разумеется, никогда не сделают.

— Следовательно, мы никогда ничего не узнаем?

Но моя ирония нисколько его не задела.

— Моя жена и я намеревались присутствовать на помолвке. Но ей нездоровится еще с рождества, и она не встает с постели. Поэтому я, так сказать, холостяк.

— Ничего серьезного, надеюсь?

— Нет, конечно. Она вполне здорова. Слишком много светских развлечений. Все мы еле ноги таскаем между рождеством и пасхой. Вы собираетесь на юг?

— Да, если вы подразумеваете Вашингтон. В следующем месяце.

— Я имел в виду места, что лежат южнее. Мы ездим в Саванну. Неподалеку от этого города есть плантация, принадлежащая семье жены. Там отличная охота. Совсем как в довоенные времена. Почему бы вам с княгиней. не навестить нас?

— Я буду очень занят. А дочь моя, как вам известно, обручена. — Последнее я произнес нарочито медленно; так суфлер подает реплику забывчивому актеру.

Примите мои поздравления, — быстро ответил он. И попробовал зайти с другого бока: — Хотя, конечно, по-настоящему достоин поздравления мистер Эпгар.

— У вас есть еще возможность послать телеграмму. — Я направился к двери. Я пытаюсь со всей наглядностью продемонстрировать свою неприязнь, чтобы отвадить его.

— Я это уже сделал. И цветы княгине. Они ждут вас в гостинице.

Я остановился у двери; впервые мною овладел настоящий гнев.

— Снова цветы?

— Да. От моей жены и от меня.

— Значит, не так, как в тот, первый раз?

— Я был бестактен, да? — Все его поведение возле камина было каким-то мальчишеским: то он подталкивал башмаком полено, то вытирал рукой свой маленький рот, точно пытаясь уничтожить предательские следы съеденного тайком варенья.

— Моя дочь обручена. Вот так-то, мистер Сэнфорд.

— О да, это кое-что значит, мистер Скайлер, — отпарировал он, думаю, не слишком удачно.

Сейчас я сижу в гостиной нашего номера, едва не задыхаясь от запаха цветов, которые нам сегодня несут целый день.

Эмма вернулась рано и сразу легла. Когда я спросил, как прошел вечер, она только вздохнула:

— Как всегда, папа, только в больших размерах. Но бедняга Джон мне симпатичен, и — быть может — мы сумеем убедить его уехать с нами за океан.