Прежде чем начинать толковать пророчества и апокалиптическую литературу, следует разрешить ряд теоретических и практических вопросов. По одним из них среди евангельских христиан существует согласие, по другим — существенное расхождение во мнениях.

Основной вопрос толкования пророчеств и апокалиптики заключается в следующем: можно ли толковать эту литературу, используя те же герменевтические принципы, которые применяются к другим жанрам или требуется специальный герменевтический метод? Большинство евангельских теологов (Рамм, Беркхоф, Тенни, Пентекоcт, Пейн и др.) согласны, что толкование пророчества начинается теми методами, которые мы назвали контекстуальным, историко-культурным, лексико-синтаксическим и теологическим анализом.

Изложение апокалиптических отрывков книги Откровения, например, следовало бы начать с попытки как можно лучше понять исторические обстоятельства того времени. Затем необходимо исследовать контекст первых трех глав с целью получить информацию, необходимую для толкования дальнейшего текста. Лексико-синтаксический анализ необходимо произвести таким же образом, как и с другими жанрами, учитывая, что в пророчествах и апокалиптике чаще используются слова в символическом, метафорическом и переносном значениях, чем в других жанрах. Теологический анализ должен уточнить, как пророчества сообразуются с параллельными местами Писания.

Второй важный вопрос — существует ли в пророчестве sensus plenior? Существует ли дополнительное, более глубокое значение в пророческом тексте — значение, подразумеваемое Богом, но ясно не осознаваемое автором-человеком? Случай с первосвященником Каиафой, который пророчески сказал (Иоан. 11,50), что «лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб», иллюстрирует оба подхода к этому вопросу. Сторонники концепции sensus plenior заявили бы, что Каиафа, несомненно, не имел никакого представления о примирительной смерти Христа и, следовательно, пророчествовал о том, чего на самом деле он не понимал. Оппоненты заявили бы, что Каиафа прекрасно понимал, что он говорит (гораздо лучше, чтобы умер один человек, чем весь народ), но он лишь не понимал всего значения сказанных им слов. Это, как они считают, естественное и часто встречающееся явление в общении: люди, как правило, понимают значение того, что они говорят, но не осознают всех последствий сказанного. Таким же образом библейские писатели понимали о чем они пророчествуют, однако, возможно, не осознавали всей глубины значения своих пророчеств. Приложение В содержит перечень литературы по этому вопросу.

Третий вопрос, имеющий важное практическое значение для толкования пророчеств, заключается в следующем: что в пророчестве (и до какой степени) следует толковать буквально, а что — символически или в переносном смысле? Например, буквальный подход к пророчеству о «звере» Откровения подразумевает человека (заметим, что даже этот подход не до конца буквальный); а символический подход видит здесь олицетворение стремления к власти. Буквальный подход подразумевает под Вавилоном реальный город (обычно Рим), в то время как символический подход усматривает в Вавилоне страсть к наживе. Буквалисты часто подразумевают под последним сражением с силами сатаны реальное физическое столкновение, символисты же рассматривают его как изображение истины, которая побеждает зло. Суть вопроса заключается не в противопоставлении абсолютно буквального подхода абсолютно символическому подходу; даже абсолютные буквалисты понимают кое-что символически. Например, если понимать буквально отрывок о жене, сидящей на семи горах (Откр. 17,9), то мы должны сделать вывод, что либо эти горы были очень маленькими, либо жена имела довольно необычную фигуру. И наоборот, самые радикальные символисты толкует кое-что буквально. Итак, разница между буквалистами и символистами не абсолютная, а относительная. Следовательно, вопрос заключается в том, «до какой степени» и «какие части» пророчества следует толковать символически, а не буквально.