Румянцев же – молод, сочли неудобным ставить под его команду таких стариков, как Фермор. Правда, зимой был выкуплен из прусского плена генерал Захар Чернышев, но Конференция побаивалась его строптивости. Напрасно Салтыков из армии требовал Румянцева, только Румянцева… Нет, Шуваловы ходу ему не давали. В главнокомандующие русской армии был назначен Александр Борисович Бутурлин.

Только придворные соображения выдвинули Бутурлина. Смолоду он был красив, как Аполлон, и юная Елизавета любила его без памяти. Пусть больная императрица потешится, видя своего облысевшего, спившегося любовника в чинах высоких. Бутурлин никакими талантами не обладал, его образование оставалось на уровне знаний царского денщика. Он даже не умел читать карту. Палец Бутурлина смело залезал в морские просторы.

– Армию двигать сюды, – говорил он, на что ему отвечали:

– Сюды нельзя, Александра Борисыч… потопнешь!

Пил Бутурлин, словно лошадь, – ведрами. И любил раздавать чины собутыльникам. Чем больше пили, тем старше становились в званиях. Под утро, очухавшись, Бутурлин спрашивал:

– Петь, а Петь… ты кто теперича?

– Кажись, капитаном сделали.

– Ой ли? А ты, Сень?

– Я уже в полковниках хожу…

В ответ слышалось тяжкое стариковское покашливание:

– Вы бы того… поснижались! Эдак и меня скоро нагоните.

Пока ж Салтыков болел, а Бутурлин собирался отъезжать к армии, Фермор должен был исполнить одно решение Конференции, которое определяло судьбу войны и окончательно закрепляло шествие России по Европе.

– Велено нам Берлин идти брать! – сказал Фермор. – И то исполнят пусть корпусами своими Чернышев с Тотлебеном…

Из песни слова не выкинешь, как не выкинуть и Тотлебена из русской истории. Мы опять сталкиваемся с парадоксом: доверенное лицо Фридриха, его же платный шпион, должен силой брать у короля его столицу. Но говорить о Тотлебене нельзя без того, чтобы сначала не пропеть возвышенного гимна сундукам. Боюсь, у меня не хватит умения сложить торжественную сагу в честь вещевой тары…

Тотлебен провел жизнь, сгорая на высоком костре страсти к различным сундукам. Страсть эта была почти чувственная (тару он обожал, как любовниц). Просматривая документы о нем, я все время встречал описание сундуков. Сундуки, сундуки, сундуки… Просто жил в сундуке! Разные были сундуки: начиная с громадных, обитых железом, с потайными замками и кончая элегантными шкатулками. Узнав о походе на Берлин, граф Готлоб Курт Генрих фон Тотлебен загодя стал запасаться порожней тарой…

Осень в этом году была ранняя. Потекли дожди, развезло дороги. Копыта конницы оставляли в грязи глубокие лунки, солдаты с трудом выдирали ноги из слякоти. Русские теперь никуда не уклонялись – они шли прямо на Берлин.

Берлин! На славянской реке Шпрее с ее серебристыми в древности водами была деревенька по названию Берлин; в ней жили славяне; они ловили рыбу, охотились в дремучих лесах, жгли языческие костры, а вокруг – тишь, жуть, тьма, вой… Потом из деревни вырос городишко. Славянский город Берлин!

Но вот явился бранденбургский маркграф Фридрих Железные Зубы, выстроил здесь замок, который и стал оплотом всего могущества Бранденбурга. За массивами камней, в окружении решеток, ютились члены гогенцоллернского дома. Славяне заложили начало Берлина, славяне же и отстроили Берлин… Пройдет время, и Берлин станет столицей всей Германии! И никто уже не помнит тех первых пахарей и скотоводов, на костях которых покоится величие этого мрачного города.

22 сентября 1760 года в замке Шарлоттенбурга сидели два генерала, уже побитых: Ганс фон Левальд и Зейдлиц. Берлин засыпал, в окнах гасли огни. Беседу Левальда и Зейдлица прервал топот кованых ботфортов – к ним явился растерянный берлинский комендант фон Рохов:

– Вы так мирно сидите тут, а Тотлебен уже возле городских ворот. С ним пришел авангард, за ним движется конница Чернышева. Сопротивление Берлина считаю губительным для столицы, и… я сдам его!

– Не дури, – ответил Зейдлиц. – Армия принца Вюртембергского неподалеку, и она сумеет постоять за столицу.

– Наконец, – добавил Левальд, – это же… Тотлебен! Немало он прожил вместе с нами в Берлине. И сын служит в наших войсках. Славный мальчик, весь в папашу! И король подарил Тотлебену поместье… Фон Рохов, идите к дьяволу со своими страхами!

Берлин тогда был тыловым госпиталем для офицеров Фридриха; здесь же – в столице – содержали знатных военнопленных и многих русских. Хотя Берлин и называли «Афинами на Шпрее», но это была, скорее, обширная, несуразная деревня с населением в 120 тысяч жителей. И вот эта «деревня» проснулась, разбуженная канонадой. Русский авангард, стоя под стенами, выстреливал ядра и бомбы. Богатые берлинцы быстро вязали тюки и удирали прочь. Остальные решили победить казаков водкой. Кто-то из берлинцев (видать, самый опытный) провозгласил:

– Как можно больше водки! Я знаю русских: они напьются, станут лупить друг друга, а нас уже не тронут.

Водку берлинцы покупали на деньги, собранные в складчину. Но всю водку выдули войска принца Вюртембергского, которые неожиданно вступили в Берлин, опередив Тотлебена. Тотлебен понял, что его надежды захватить Берлин врасплох потерпели крах. Он расстрелял все снаряды, у него остались лишь две пушки, есть было нечего, лошади и люди изнурены до предела, и он – отошел.

Мы приближаемся к самому интересному моменту русской истории. Чтобы понять все дальнейшее, нам необходимо знать, чего добивался Тотлебен под Берлином. Этот мерзавец желал не только обогащения – нет, в душе Тотлебена была взлелеяна мысль: обязательно вступить в Берлин одному, чтобы ни с кем не делить славы!

Сейчас он сунулся в ворота наугад, не дождавшись подхода корпуса Чернышева, рассчитывая, что в панике жителей удобнее прорваться в город. Но во главе гарнизона стали опытные вояки – Зейдлиц с фон Левальдом, они дали Тотлебену тумака, и он отлетел от ворот. Однако Тотлебен был честолюбец упрямый: теперь он обдумывал, как ему поступить, когда войска Чернышева придут.

Далее поведение Тотлебена будет складываться из коварства, двурушничества и удивительной бессовестной лжи! Эта ложь начиналась с того, что Тотлебен в своей первой неудаче приступа к Берлину обвинил Захара Чернышева… Он обвинил Чернышева, который еще не успел доскакать до Берлина!

Чернышев шел к Берлину вслепую, ибо Тотлебен сознательно лишал его донесений и сводок. Старше Тотлебена по чину, Чернышев и должен был возглавить экспедицию на Берлин, хотя было ясно: Тотлебен зубами станет держаться за свою самостоятельность. Двигая колонну от Фюрстенвальде, Чернышев на ходу разработал план боя, чтобы разбить войска принца Вюртембергского и сразу ворваться в столицу. На помощь к нему пришла на рысях дивизия Петра Ивановича Панина.

Тотлебен же, по прибытии Чернышева и Панина, сделал вид, будто и знать их не знает. Он продолжал действовать в одиночку, но сумел выклянчить у Чернышева девять тысяч человек. Себя усилил, а соперника ослабил! Затем Тотлебен стал выискивать в обстановке момент, а в Берлине – лазейку. Честного боя с открытым забралом он не признавал.

Чернышев же верхом вымахал под самые стены Берлина:

– Эй, немцы! По чести говорю вам: открывай ворота!

На что ему ответили с пушечных верков:

– Мы откроем Берлин, только увидев своего короля.

– Взгляните на мою кобылу, – хохотал Чернышев. – Разве не узнаете кобылы своего короля?

Лошадь под генералом была действительно из королевских конюшен Фридриха. Где он достал ее – об этом Чернышев болтать не любил. Вызывающее поведение его озлобило немцев, и пушечное ядро, дымно воняя, рухнуло неподалеку. Острой щебенкой и песком сыпануло в лицо… Он отъехал к лагерю – это была его рекогносцировка, – Чернышев как следует рассмотрел ворота.

Берлин, главная кузница всей боевой мощи Фридриха, лежал перед русскими весь в зелени садов,