драгомировские генштабисты:

– Здесь маневры, а не придворный спектакль…

После Сухомлинова пост киевского генерал-губернатора занимал генерал Трепов; в шесть часов утра, когда войска удалились от Киева на сорок пять верст, Трепов садился в автомобиль, чтобы нагнать их на марш-марше, и тут посыльный вручил ему записку от Кулябки, извещавшую, что на Столыпина готовится покушение. Трепов указал свите – предупредить об этом премьера:

– Скажите ему – пусть не высовывается на улицу!

В семь утра Столыпина разбудил Кулябка и подтвердил:

– На вас готовится покушение. Посидите дома…

После Кулябки его навестил Курлов – с тем же!

– Все это несерьезно, – отвечал Столыпин.

Курлов в разговоре с ним добавил:

– А за ваше пребывание в театре мы спокойны …

Утро 1 сентября нанесло Столыпину еще один страшный удар по самолюбию. 4 сентября царь намеревался с женой и свитой отплыть пароходом в Чернигов, придворное ведомство распределило каюты для сопровождающих царя, и тут выяснилось, что Столыпина… забыли! В гневе он позвонил Фредериксу:

– Шеф-повара государя вы не забыли, а премьера… забыли? Я уже не говорю о том, что каждый придворный холуй разъезжает на автомобиле, а я, премьер империи, пижоню на наемных клячах. Я молчу о том, что вы не дали мне экипажа. А теперь…

– Петр Аркадьевич, – отвечал министр императорского двора, – извините, но для вас места на пароходе не хватило.

– Кто составлял список пассажиров?

– Кажется, Костя Нилов…

Штабс-капитан Есаулов известил с утра пьяного Нилова.

– По-моему, – сказал ему офицер, – один премьер империи стоит того, чтобы высадить с парохода половину свиты.

Бравый алкоголик Нилов спорить не стал:

– Хорошо, я сразу доложу его величеству… – и скоро вышел из царских покоев.

– Государь указал, что премьера не надо!

– Зато теперь все ясно, – вздохнул Столыпин, выслушав Есаулова, и позвонил Коковцеву. – Доброе утро, дорогой мой…

Коковцев, дабы скрасить отверженность премьера, каждодневно обедал с супругами Столыпиными в ресторане, но сейчас он извинился, что сегодня будет вынужден обедать отдельно:

– У меня встреча с друзьями юности – лицеистами.

– Надеюсь, на ипподром мы поедем вместе?

– Да, конечно. Я заеду за вами…

В 14.00 ожидался приезд царской семьи на Печерский ипподром, где должны состояться скачки и смотр «потешных». За полчаса до этого игрища Коковцев заехал за Столыпиным, который пересел в экипаж министра финансов. Лошади красиво взяли разбег.

– Вот что! – сказал Столыпин. – Я не хочу, чтобы это разглашалось, но есть сведения, что на меня готовится покушение. А потому будет лучше, если мы сей день будем кататься вместе.

С точки зрения человеческой морали Столыпин поступал не ахти как прилично. Коковцев сознавал всю опасность для себя соседства Столыпина, но, человек воспитанный, с замашками былой уланской доблести, он ограничился лишь кратеньким замечанием:

– Не очень-то любезно с вашей стороны…

– Ерунда! Я жандармам не верю, – буркнул Столыпин, и здесь я еще раз замечаю, что он поступил не по-рыцарски, заслоняясь от пуль телом своего коллеги, который в высшей степени благородно согласился быть для него этой живой «заслонкой».

Богров до полудня зашел в «Европейскую» гостиницу, где в номере генерала Курлова еще раз повидался с жандармами. Он сказал им, что Николай Яковлевич и Нина, очевидно, расположены ждать вечера, когда Столыпин двинется в театр. Кулябка заметил на это, что было бы хорошо, если Богров оповестит филеров наружного наблюдения о выходе террористов из дома курением папиросы. Богров охотно согласился закурить папиросу…

– Брать будем на улице, – решил Кулябка. – Как он закурит папироску, так сразу налетим и сцапаем.

– Лучше в театре, – рассудил Курлов.

– Чтобы с поличным, – добавил Череп-Спиридович.

Узнав, что на ипподром съезжаются царь и его свита, Богров взял коричневый пропуск, удостоверяющий его службу в охранке, и покатил туда же, имея в кармане браунинг. Но секретарь «Киевского бегового общества», некто Грязнов, парень из жокеев, узнал Богрова в лицо как заядлого игрока в тотализатор.

– Эй, – сказал он ему, – а тебе чего тут надобно?

– Я жду придворного фотографа, – смутился Богров и тишком показал коричневый билет, шепнув: – Ты ведь тоже в охранке?

Грязнов выплюнул изо рта папиросу и со словами – «Ну, держись, морда поганая!» – пинками выставил Богрова с ипподрома.

– Я с гадами дела не имею… проваливай, шкура!

А ведь Богров уже занял хорошую позицию для стрельбы. От министерской ложи его отделяло всего три шага, и он видел спину Столыпина… Жокей, сам того не ведая, спас премьера!

Благородное вино, искрясь радостью, хлынуло в сияющие бокалы. Коковцев принимал в гостинице друзей юности – лицеистов. При этом он вел себя как настоящий аристократ, одинаково ровно и любезно общаясь со всеми – и с теми, которые достигли высоких чинов, обросли имениями, и с теми, кто едва выбился в жизни, погряз в долгах и неудачах, опустился и раскис. Блестящий знаток классической поэзии, Коковцев даже в финансовых отчетах не пренебрегал цитировать стихи русских поэтов и сейчас тоже не удержался, чтобы не воскликнуть:

Бокалы сдвинулись, Коковцев перешел на прозу:

– Извините, вынужден на минутку оставить вас… дела! – В канцелярии он напомнил чиновникам, чтобы позвонили на вокзал – вагон министерства финансов надо прицепить к вечернему поезду. После чего вернулся в компанию лицеистов. – Очень приятно быть в Киеве, но для нас, лицеистов, до смерти «целый мир чужбина, отечество нам Царское Село»! – Раскурив папиросу и жестикулируя, отчего резко вспыхивал алмаз в его запонке, представитель винной монополии старался реабилитировать себя в обвинениях, будто он, министр финансов, строит бюджет государства на продаже казенной водки. – Самое главное – золотой запас, – заключил он с вызовом. – Поверьте, после меня кладовые банков России будут трещать от накоплений чистого сибирского злата…

Войдя на цыпочках, чиновник особых поручений шепнул ему на ухо, что пора в театр. Старые обрюзгшие лицеисты, которых Коковцев помнил еще юными непоседами-шалунами, расходились, отчасти подавленные величием своего товарища, а Коковцев в экипаже поехал за Столыпиным. Усевшись с ним рядом, премьер сказал:

– Если в театре ничего не случится, значит, вообще ничего не случится, а жандармы, как всегда, брали меня на пушку…

Театр был переполнен разряженной публикой, в толчее и давке штабс-капитан Есаулов с трудом отыскал Курлова.

– Еще раз прошу обеспечить охрану премьера.

– Вы первый обязаны это делать, – огрызнулся Курлов. – И не имеете права покидать премьера… Впрочем, – закончил он миролюбиво, – в проходе первого ряда болтается полковник Иванов, а меры усиленной охраны Столыпина уже приняты как надо.

В первом ряду сидела вся знать, министры и генералитет. Ровно в 9.00 царскую ложу заняли Николай II