картинкой были оттиснуты стишки не без яда:

И подпись: «Золотарь в отставке» (попробуй придерись).

Да, действительно, так было: он указывал на мерзостное состояние общественных уборных, но… Разве же думал, что благие стремления к чистоте приведут его к позору на всю читающую Россию?

В бешенстве рванул журнал наискось, тряс колокольчиком до тех пор, пока не влетел в кабинет Огурцов:

– Кто прислал мне эту… гадость?

– Не знаю, ваше сиятельство. – Огурцов посмотрел на разбросанные по полу клочья бумаги. – Я даже не выходил…

– Все вы одним миром мазаны.

Секретарь канцелярии, как прибитая собака, затыкался в двери. А в спину ему новое:

– Стойте! Где сейчас находится султан Самсырбай?

– В степи, ваше сиятельство.

– Это понятно, но – где в степи?

– Этого никто не знает, ваше сиятельство…

– Послать сейчас же казаков линейного батальона. Пусть разыщут этого сиятельного жулика, чтобы он незамедлительно прибыл ко мне для переговоров!

– Будет исполнено, ваше сиятельство.

– Стойте! Что вы тычетесь в двери? Я еще не закончил…

– Слушаю, ваше сиятельство.

– Поговорите по телефону с губернским банком и узнайте, на какую сумму имеются перечисления из министерства германских колоний на имя омбу-Самсырбая!

– Я мигом, ваше сиятельство…

Остался один и пробарабанил пальцами по краю стола: тра-та-та, тра-та-та! «Что бы еще сделать?»

Вызвал статистика:

– Скоро погонят скот со степи… Сколько бьют скота на «салганах» в среднем за сутки?

– Вагонов с десять, ваше сиятельство.

– Это, выходит, голов до пятисот? А кровь, а отходы?

– В реку, ваше сиятельство… Сомы кровищи нажрутся – во такие под берегом засыпают!

– В Астрахани – тузлук, а в нашем Уренске – бойни… Вот источник всей заразы… Мы еще спрашиваем, откуда холера берется?

Огурцов вскоре вернулся и доложил, что директор банка желает лично переговорить с вице- губернатором. Мышецкий приложил к уху микрофон, прокричал в трубу, укрепленную на стене:

– Счет на султана из орды… Во сколько?

– Сто двадцать восемь тысяч, – ответили ему.

– Где находятся деньги – у вас, в банке, или уже отправлены в степь?

В ответ раздался другой голос:

– Сергей Яковлевич, это я… День добрый!

– Чиколини? Что вы там делаете?

Полицмейстер таинственно приглушил голос.

– В банке не все спокойно, – ответил он. – Будет лучше, если вы подъедете сюда сами. Только, пожалуйста, остановите лошадей на Хилковской и заходите в банк со двора, чтобы не привлекать внимания…

Мышецкий быстро сбежал по лестнице.

– Нет, – сказал он, – я положительно схожу с ума!

Однако с ума он не сошел, а сделал все так, как велел ему Чиколини: оставил лошадей за квартал до банка и проник в помещение с заднего двора. Его встретили испуганные лица финансовых чиновников. Бруно Иванович ползал по комнатам банка, измеряя половицы рулеткой. Двое дюжих городовых передвигали железные шкафы.

– Что тут происходит? – спросил Мышецкий.

– Не тревожьтесь, Сергей Яковлевич, не миновала и нас чаша сия… Служащие подозревают, что под банком ведется подкоп…

– Этого еще не хватало! Может, осмотреть подвалы в округе…

– Ни-ни-ни! – замахал руками Чиколини. – Что вы, князь, как можно? Сразу вспугнем…

– Какая наглость! – возмутился вице-губернатор.

– Надобно выждать. Копать-то они будут еще долго… Я уже Аристида Карпыча сюда вызвал!

Вскоре, переодетый в штатское платье, тоже с заднего двора, появился в банке полковник Сущев- Ракуса. Все трое, они еще раз обошли помещения банка, проверили расположение сейфов и надежность решеток.

– Очень хорошо, – спокойно рассудил Сушев-Ракуса. – Вы, любезный Бруно Иванович, дайте им докопаться, а потом арестуйте с поличным… Только не понимаю я, зачем вы меня-то позвали?

– Как зачем? Вы же обязаны…

Губернский жандарм посмотрел на князя Мышецкого, но ответил в сторону полицмейстера:

– Вы не учите меня: я свои обязанности знаю. И в уголовные дела вмешиваться не стану. Своих дел – во как, под козырек самый!

– Помилуйте, – взмолился Чиколини, – какие же это уголовные? Мои обираловцы не такие дурни, чтобы на банк польститься! Им пальтишек да часиков хватает… А тут ведь – как репа пареная… Явная экспроприация в пользу одной из социальных партий!

Сущев-Ракуса взмахнул перчаткой, резко обрывая полицмейстера.

– Не выдумывайте! – сказал он. – Я лучше вас знаю положение в губернии. И сейчас не найдется в Уренске человека, который бы осмелился возглавить столь рискованное предприятие. Это – ваши, Бруно Иванович.

– Как бы не так… – фыркнул Чиколини.

– И баста, – заключил жандарм.

Чиколини сложил ладони перед собой на католический манер, воззвал к Мышецкому с мольбою:

– Вот и всегда эдак-то. Заступитесь, ваше сиятельств. Аристид Карпыч, не при нем будь сказано, какой уже раз отпихивается от своих дел. А потом, когда моя полиция в лепешку расшибется, он и забирает славу к своим жан­­­да­рмам!

Сущев-Ракуса дружески обнял полицмейстера, пощекотал его бледную, до синевы выбритую щеку усами:

– Ах вы старый кляузник! Как вам не стыдно перед его сиятельством… Люблю я вас, Бруно Иванович, люблю. Но вы не грешите: это ваши обираловцы копают под банк. Вы меня не проведете…

Аристид Карпович развернулся, щелкнув перед Мышецким каблуками, и, прижимая к груди котелок, направился к выходу.

– Проклятая жизнь! – вздохнул Чиколини, огорченный. – Ну, что ж, идите с богом, а я останусь… Вот дождусь ночи, послушаю, как они – шибко ли скребутся?

Почесал себе в затылке, хмыкнул:

– А может – крысы, ваше сиятельство?

Мышецкий обратился к полицмейстеру:

– Бруно Иванович, около полуночи приоткройте двери. Я, может быть, хотя и не обещаю, загляну к вам на минутку. Вместе послушаем…

Сущев-Ракуса подождал во дворе вице-губернатора, любовно тронул его за локоток:

– Напрасно беспокоитесь, князь, Чиколини – старый фантазер. Я в его авантюрах участвовать не буду.

– Но вполне возможно, что Чиколини и прав? Может, это действительно экспроприация? И затеяна она как раз местными революционерами?