рублей.

– Половину мне, половину вам. Отдавать не стремитесь. Я их, глупцов, на «гильотине» в момент срезал.

Он откровенно показал шестерку, которая в его руке тут же превратилась в девятку. Потом предъявил трефового валета и мгновенно обратил его в даму пик.

– Опять вы за старое? – вздохнул Соломин.

– Какое там старое! Пальцы уже не те... халтурю.

Вечером Соломин заказал в номер бутылку шампанского и хороший ужин с фруктами. Сидел и думал – как жить дальше? Тут-то он еще раз помянул Плеве недобрым словом.

– А я вот живу! Пусть на деньги от «гильотинки», но все равно живу...

Хорошее вино – шампанское: от него под забор не поедешь, а, напротив, захочешь порхать вроде жаворонка.

Кто-то постучал в двери номера. – Пра-ашу! – отозвался Соломин. Предстала вдруг во всей красе та самая дама, которую он год назад оставил в Хабаровске, умоляя не бывать в номерах Паршина с адвокатом Иоселевичем. Женщина заметно похорошела и была одета с вызывающей роскошью. На правах старой знакомой она чмокнула Соломина в щеку, со свободной непринужденностью расселась в кресле напротив, терзая нежную лайку перчаток.

– Боже мой, боже мой, как я рада вас видеть! – напористо заговорила она. – Сколько слез, сколько драм, сколько... Теперь дело прошлое, и я могу быть вполне откровенна: вы – мое единственное женское счастье! Андрей Петрович, ради нашей пылкой любви, ради всего, что было, выручите меня.

Исполнив эту увертюру, она стыдливо потупила взор, чтобы Соломин мог разглядеть, какие у нее длинные ресницы. Налюбовавшись, Соломин ответил:

– Охотнейше выручу. Что вам угодно?

– Я не слишком затрудню вас глупой просьбой. Мне нужно хотя бы десять, пятнадцать, двадцать... пусть даже тридцать черно-бурых лисичек. Вы не смеете отказать мне! Я сплю и вижу себя в прелестном манто. Выручите. Я же хорошо знаю, что все, кто побывал на Камчатке, все они...

Соломину стало тягостно, как никогда. Он сказал:

– Неужели, мадам, вы полагаете, что на Камчатке все так и разложено: вот лисицы, вот песцы, вот бобры – бери, что надо, и уезжай. Между тем осмелюсь заметить: камчатские начальники – это еще не трапперы. Я же всегда был негодным стрелком и не убил для вас даже паршивой камчатской кошки...

На лице женщины отразилось презрение.

– Неужели, – спросила она, – вы даже себе ничего с Камчатки не привезли?

– Напротив, все, что было, растерял. Помните, что сказано в Евангелии: «И исшед вон, плакаху горько!»

Взглядом она окинула его стол, где в окружении фруктов красовалось шампанское. По глазам дамы Соломин догадался, что она не поверила ему и сейчас, наверное, сидит и мыслит: «Награбился на Камчатке, теперь спит на бобрах, покрываясь одеялом из голубых песцов, а жалеет какие-то чернобурки для полного дамского удовольствия...» Поднявшись, дама поправила перед зеркалом шляпу размером с тележное колесо.

Она щелкнула на перчатке кнопкой, словно поставив точку.

– Поздравьте меня! Я выхожу замуж.

Соломину теперь было уже все равно:

– Очень рад за адвоката Иоселевича...

– Вы ошиблись, дорогой мой, – засмеялась дама. – Этот жалкий адвокатишка оказался слишком меркантилен в любви. Я выхожу за инженера Пшедзецкого, который строит мосты. Между нами говоря, глубоко между нами, сколько в моей жизни бывало мостов, через которые приходилось проезжать, но я никогда их даже не замечала...

– А теперь?

– А теперь-то я знаю, что мосты строятся из чистого золота... Прощайте! Я уезжаю завтра в Варшаву, а оттуда в Париж и прошу вас не искать встреч со мною.

– Вот уж чего я не стану делать...

Подхватив пышный трен платья, она удалилась. Соломин допил шампанское. Подумал, что нет худа без добра: если бы не эта Камчатка, он, глупец, возможно, и женился бы на этой даме. Но где бы он взял столько мостов для нее?

Восемнадцатого декабря 1904 года Соломина вызвал приамурский генерал-губернатор Андреев; это свидание состоялось за два дня до падения Порт-Артура, который не сдался врагу, но был сдан комендантом крепостной обороны генералом Стесселем.

– Ну, рассказывайте, – встретил его Андреев.

Соломину осточертело рассказывать всем одно и то же.

– Ваше превосходительство, – заупокойно начал он, – в этом же кабинете год назад вы благословили меня на управление Камчаткой, обещая грудью, так сказать, оберечь меня ото всяких изветов... Я ведь не забыл этот день!

– Я тоже, – бодро отозвался генерал-губернатор.

– Но что же получилось на деле? Камчатские торговцы, желая от меня избавиться, изобразили меня дураком, покойный Плеве «зарезолютил» мою ненормальность, а вы – именно вы, ваше превосходительство! – шлете телеграммы вдоль Сибирской магистрали, чтобы меня упрятали в бедлам... Приходи, кума, любоваться!

– Какая кума? – удивился Андреев.

Кажется, этой поговорки Соломину не следовало употреблять.

– Да нет... это я так. Вы не обращайте внимания.

За окном мягко сыпал пушистый снежок. Андреев долго сидел недвижим, затем поднялся и, сочно поскрипывая сапогами, обошел Соломина посолонь.

– Помилуйте, но я-то ведь еще не сошел с ума!

– Зато вы утвердили мое сумасшествие.

– Сейчас мы это дело проверим...

Вернувшись к столу, генерал-губернатор Приамурья нажал кнопку звонка, сразу же явился начальник канцелярии.

– Подайте сюда табель всех исходящих.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Начальник канцелярии вышел, а Андреев сказал Соломину:

– Я таких телеграмм никогда не подписывал...

Канцелярия работала как машина, и через минуту, присев к столу, Андреев вместе с Соломиным искали по списку исходящих бумаг эту злополучную телеграмму... Нашли ее! Директор канцелярии предъявил и дубликат ее, подписанный Андреевым.

– Это ведь ваша подпись? – спросил Соломин.

Генерал-губернатор сознался, но не сразу:

– Моя... не помню, чтобы я... Это какая-то мистификация. Быть того не может! Но подпись – да, сознаюсь... Знаете, дорогой мой, не будем муссировать этот вопрос. Я заработался, мне подкатили целую тачку бумаг для подписи, и я не глядя подмахнул и эту телеграмму... Виноват!

Соломин представил ему справку из больницы:

– Из нее явствует, что я психически нормален.

– Все это замечательно, – ответил Андреев, – но сия писулька от врача не может затмить резолюции покойного министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве.

– Так что же вы мне прикажете? Самому отправляться в дом для умалишенных и сидеть там до скончания века во благо исполнения министерской резолюции?

Снегопад кончился. Выглянуло солнце.

– До этого, надеюсь, мы не доживем, – ободрил Соломина генерал-губернатор, стараясь не смотреть ему в глаза. – Но вам следует посильно доказать, что вы человек психически здоровый.