каким он умел быть обаятельным; и весь-весь, наполненный ослепительным блеском, как он был чудесен!.. И тетка делала Аглае знаки глазами, а он уже тогда играл, кутил с цыганами; говорили, что он живет на долги и за счет многих женщин; но все это было благопристойно; и долги он скрывал, кутежи проходили за городом, а своих любовниц он умел хорошо прятать.
Она его любила… И вот теперь этот человек, как последний мужик, в одних грязных подштанниках, сосал с казачьем сивуху и, наверное (а наверное, так и было), отвратно скабрезничал заодно с ними. Ей стало обидно до слез. Если бы он только знал, как она ждала этой встречи, как она готовила себя к ней, томясь и замирая. А он – забыл… не захотел… променял на водку!..
На следующий день Карабанов, опухший и страшный, с красными, воспаленными глазами, ходил к Аглае просить прощения. Он как-то странно не огорчился, когда она отказалась извинить его. Постоял немного с дурацким видом, подумал о чем-то своем и, надвинув фуражку, ушел. Ушел, даже не вздохнув, мало, видимо, огорчившись. Аглая, назло всему, удвоила свое внимание к мужу, и старый полковник был эти дни снова счастлив.
Пацевич же послал подробное донесение в ставку кавказского наместника. Он писал, что противник двинулся к Баязету, но удачным маневром ему удалось перехватить и разбить его на подходах к городу, что наиболее отличились из офицеров поручик Карабанов и капитан Штоквиц (о себе Пацевич решил скромно умолчать) и что у неприятеля погибли в роковой схватке «два предводителя»…
Читатель может не поверить этому, но документ, наполненный ложью Пацевича, сохранился. И в Тифлисе успокоились и пили за здоровье героев Баязета, а генералы хвалили Адама Платоновича Пацевича:
– Дельный офицер, господа. Весьма дельный. Это вам не старая размазня Хвощинский, который умел только скулить и жаловаться… Вот вам! Перехватил. Разбил. Победил. И все тут!..
Да, неплохо было Пацевичу лежать на шахской кровати с хрустальными ножками и смотреть в потолок:
– Хи-хи-хи!..
Из Тифлиса пришла почта. Среди газет лежал очередной номер «Вестника Кавказского отдела императорского русского географического общества», Пацевич машинально листанул журнал: что-то о горах, какие-то таблицы, справки об атмосферном давлении.
– В общем, чепуха! – подытожил Пацевич и сказал: – Отдайте Некрасову: все умники любят читать о скучном.
Потом пришел прапорщик Латышев и скромно доложил, что гарнизонные верблюды, за голову которых в Игдыре казна платила чуть ли не по сорок рублей, отказываются есть лепешки из маисовой муки и дохнут теперь с голоду. По негласному мнению, в верблюдах хорошо разбирался Исмаил-хан Нахичеванский, и после совещания с ним было решено – отдать лепешки казакам. А то они и без того зажрались, пока баранту стерегли от курдов.
Карабанова вызвал к себе Штоквиц. Проходя по рядам коновязей, Андрей увидел на разостланных рогожах и одеялах какие-то черные комки, которые казаки вынесли на солнце.
– Тютюн сушите? – мимоходом спросил он.
– Нет, какаву, – зло огрызнулись казаки.
Штоквиц встретил поручика так:
– Говорят, вы вчера крепко подгуляли?
– Был грех, – сознался Андрей.
– А вы не догадываетесь, что я хочу предложить вам?
– Наверное, стакан лафиту. Для похмелки…
Ефрем Иванович поглядел на поручика какими-то шалыми глазами – то ли от жары, то ли от недоумения.
– Нет, – серьезно ответил он. – Для вас уже выписана подорожная до Игдыра и ведомость на получение денежного довольствия для гарнизона. Заодно и проветритесь после Персии!
– Что за абсурд! – рассердился Карабанов. – Полковник Пацевич просит, чтобы я поцеловал его, а вы поручаете мне свою бухгалтерию. Неужели в гарнизоне, кроме меня, некому больше возить мешки с деньгами?
– А кого же еще, как не вас?.. Ватнин – мужик и считает по пальцам, Некрасов – во всем политикует, Потресов честен, но не умеет вырвать из глотки нужное даже для себя. Не посылать же барона Клюгенау, который даже не знает, наверное, зачем люди изобрели деньги. А ведь вытянуть от наших чинодралов свои же кровные – не так-то просто!..
Баязет прискучил уже поручику, мир с Аглаей после вчерашней пьянки восстановить было нелегко, и он, недолго покуражась, все-таки согласился.
– Сколько там? – спросил Андрей, беря ведомость. – Всего сто шестнадцать тысяч с мелочью? Черт возьми, почти столько же я проиграл однажды в карты, после чего мои именьишки пошли с молотка… Ладно, еду!
Обрадованный майор Потресов провожал его до рогатки.
– Вы уж там не загуляйте, пожалуйста, – трогательно просил старик. – Я понимаю: молодость, девицы, желание кутнуть, все такое… Но и время-то сейчас тревожное: налетят турки хоть завтра – и не успею деньжонки послать семейству. Дашеньке вот и платьице надо новенькое, ведь к ней, слава богу, порядочный человек сватается!
Карабанов, перекинув через седло пустые тулуки, рассмеялся невесело:
– Так и быть, майор: ради уважения к вам обещаю кутить только на свои, не касаясь ваших фуражных…
Игдыр встретил его пылью, горячечной сумятицей тыла и букетами легкомысленных дам, понаехавших ради экзотики. Стены домов ломились от вывесок. Духаны и майдан кишели разной нечистой силой. Тут были ветеринары «без места» и прогоревшие подрядчики, лихие крепколобые интенданты с прямыми честными взглядами и просто мелкотравчатые мерзавцы, о которых старый Егорыч, взятый Карабановым в попутчики, выразился так:
–
Андрей Карабанов был поражен, когда ему тут же, при въезде в город, один толстобрюхий прапорщик в мундире квартирмейстера предложил «по дешевке» гусарскую саблю с темляком, перевитым анненской лентой.
– Стыдитесь, прапор! – возмутился Карабанов. – Хозяин этой сабли был кавалером российского ордена, и на эфесе еще не успел высохнуть пот от его ладони.
– Да ведь я не дорого и прошу, – не унывал спекулянт. – Всего-то тридцать рублей. Другие дерут и дороже…
– Егорыч! – взбеленился поручик. – Свистни-ка его нагайкой… Бей, такие все стерпят!..
В казначействе армии кисла длинная очередь давно не бритых офицеров. «Ждем вот, – вздыхали они, – пока что денег нет ни гроша».
– Э-э, вы просто не умеете разговаривать с тыловыми крысами, господа! – И сгоряча Карабанов разлетелся прямо к управляющему.
Статный господин с высоким лбом мудреца сидел в кресле, читая вслух какую-то ведомость длиной аршина в два. Андрей успел разглядеть на его груди лавровый веночек с цифрою XXXV – сие означало, что за спиною у господина целых тридцать пять лет беспорочной службы. Тут же находились гусарский корнет в нежно поскрипывающих лосинах и полковник гвардейской артиллерии; это были офицеры из числа тех, которые говорят: «Война-матушка!» – и потирают при этом руки.
– Что вам угодно, господин поручик? – спросил управляющий бархатным баритоном.
– Прикажите немедленно начислить деньги гарнизону крепости Баязет. Я прямо с позиций, ждать в очереди не могу.
– Ох, какой же вы нервный и скорый!.. Впрочем, – добавил чиновник с некоторым оттенком глубокомыслия, – деньги вы, конечно, получите. Только вам требуется для этого приложить кое-какие… да, кое-какие старания.
– Вот я и приложил. – Андрей брякнул по полу шашкой. – Всю ночь скакал от самого Баязета и, как черт,
