Ну а с Дженкинсом и того проще: он видел Пили в Альмиранте, и ему заткнули рот…

Стивенс завершил свою пылкую обвинительную речь словами:

— В мои намерения не входило объяснять мотивы, которыми руководствовался в своих преступных действиях Пили. Но сейчас думаю, что имею достаточно оснований подчеркнуть необходимость не недооценивать психологического влияния культа майя — или ацтеков, — который он исповедовал. В данном случае мы столкнулись с тем, что можно было бы назвать проявлением лояльности к секте.

Этой ремаркой адвокат и закончил свое выступление, после чего в первый раз решился взглянуть на Мистру. Само воплощение холодной отстраненности, она, казалось, недоумевала. Стивенс напряженно растянул губы в улыбке и сел у входа в холл.

В комнате ничего не изменилось. Никто, за исключением адвоката, даже не шелохнулся. Оба владельца газет делали пометки в блокнотах. Таннехилл сидел на диване, слегка подавшись вперед. Обхватив лицо руками, он, похоже, просто смеялся. Судья Портер, спрятав глаза за тонированными стеклами очков, сардонически поглядывал на Пили.

— Ну что, мистер Пили, — нарушил он всеобщее молчание, — что вы на это скажете?

Но тот некоторое время держал паузу, совершенно утонув в глубоком кресле. Создавалось впечатление, что Пили проявляет нерешительность. Украдкой взглянул на Стивенса. Наконец Пили тяжело вздохнул, снова бросил взгляд на адвоката и обронил:

— Так вот, значит, чем вы занимались…

И снова замолчал, потом спохватился, осознав, что все за ним наблюдают, вытащил сигарету и нервно сунул ее в рот.

— Хотелось бы, — произнес он, — чтобы вы еще раз изложили ваше понимание тех мотивов, которые якобы толкнули меня на эти преступления.

Стивенс охотно исполнил его просьбу. Пили, склонив голову набок, выслушал его очень внимательно, как будто пытался обнаружить в его словах какой-то скрытый смысл. Но когда Стивенс вновь заговорил о письме, которое Таннехилл был вынужден подписать, Пили шумно прыснул со смеху и воскликнул:

— Чертов кретин! Вы же сами заявили, что у меня было письмо Таннехилла, разрешавшее продолжать производить выплаты. Продолжать, слышите! Значит, последнему дураку понятно, что Таннехилл прекрасно был осведомлен о тех причинах, которые лежали в основе этих финансовых операций.

— Письмо при вас? — спокойно отреагировал Стивенс. На лице Пили промелькнуло испуганное выражение.

Он выкрикнул:

— Негодяй! Вы побывали в моем кабинете в Лос-Анджелесе!

— Я глубоко убежден, — спокойно проговорил Стивенс, — что вы прекрасно понимаете следующее: никакая мелодраматическая попытка показать, что подобное письмо реально существовало, не будет выглядеть достаточно убедительной для всех, находящихся в этом зале.

Пили вскочил, потом снова сел. Казалось, он взял себя в руки. Судья Портер протер глаза. Нахмурившись, взглянул на Пили и заметил:

— Совершенно очевидно, что вы воспринимаете это обвинение самым серьезным образом и считаете наилучшим для себя исходом выдержать сей шоковый выпад. В конце концов, не можем же мы оставлять в неведении хозяина этого Дома. Было бы также неплохо прояснить ситуацию по поводу ряда забавных опасений, которые нам пришлось испытать в последние дни и которые имели к вам отношение. Как ваше мнение, джентльмены? — обернулся он к владельцам обеих газетах.

Кэрвелл, худой и долговязый, шепнув что-то на ухо Гранту, поднялся.

— В завтрашнем специальном выпуске моей газеты будет категорически заявлено о полнейшей невиновности мистера Таннехилла. Уже много поколений семейство Таннехиллов является становым хребтом Альмиранте. Моя газета, известная в нашем городе своими давними и благородными традициями, не позволит легковесной болтовни в адрес столь истинно американского и сугубо калифорнийского семейства. В этом мире, полном неопределенности и неуверенности, подтачиваемом аморальными и беспринципными людьми, нам следует все активнее разворачиваться лицом к тем, кто глубоко укоренился в нашей почве, а не к любителям ловить рыбку в мутной воде.

Он перевел дух, бросив взгляд на Мистру.

— Что касается этого обвинения в убийстве… Все это очень банально. Ваш молодой человек усердно проявил средненького уровня здравый смысл, но очень мало воображения…

Мистра поднялась, сделав знак Стивенсу. Он подошел к ней. Она отвела его в угол и тихо сказала:

— Это и есть ваша грандиозная сенсация? Я поняла вас так, что Пили не был человеком…

Стивенс запальчиво потребовал:

— Где ваша треклятая телепатка? Можете ли вы привести ее сюда? Мне надо с ней поговорить.

Мистра, не говоря ни слова, покинула гостиную. Вернулась она в сопровождении девушки довольно приятной внешности с выразительными глазами. Но Стивенс, увидев их вблизи, убедился, что, несмотря на свойственную молодости живость, они светились спокойной уверенностью и разумом.

— Представляю вам Тризеллу, — сухо бросила Мистра.

Девушка за руку поздоровалась со Стивенсом. На лице ее появилось задумчивое выражение.

— Я бы не хотела упреждающе говорить о вашем следующем сенсационном ходе…

— Вы знаете, что должно что-то произойти?

— Это очевидно с той минуты, как он здесь появился…

— Что вам известно еще? — забеспокоился Стивенс.

— Я не смогла установить, кто является вашим… информатором. Не знаю даже, как следует понимать это слово, поскольку мое восприятие затемнено… В любом случае, кто бы это ни был, он ошибся… Нет никого, кто…

— Не стоит развязывать дискуссию. Лучше скажите, можете вы или не можете почувствовать возникновение опасности?

— Не могу… Разве что…

— Говорите!

— Что-то такое есть…

— Откуда это исходит?

— Я… не знаю… Извините, но я не в силах дать вам даже приблизительную наводку…

Она закусила губу, расстроенная своим явным бессилием помочь.

Стивенс бросил отчаянный взгляд на Мистру, которая, покачав головой, проронила:

— Я очень слабо представляю, о чем это вы тут сейчас говорили. Но не стоит забывать, что у меня почти всегда возникает ощущение непонимания, когда Тризелла ведет с кем-то беседу.

Стивенс молчал. Тризелла показалась ему телепаткой более сильной, чем он ожидал. И если кто-то так ловко обводит ее вокруг пальца, то этот человек с годами наверняка научился мастерски скрывать свои мысли. Адвокат опять повернулся к Тризелле, но она, предвосхищая его вопрос, уже отвечала:

— Они все пытались сделать это. Они часами беседовали со мной, применяя по ходу то один, то другой прием. Иногда у меня появлялось ощущение, что это им удавалось, но уверенности в этом нет.

— Кто именно, — настаивал Стивенс, — в наибольшей степени посеял у вас эти сомнения?

Девушка вздохнула.

— Вижу, что вы не улавливаете смысл сказанного мною. Это удавалось в тот или иной момент всем. Я только сейчас сообразила, что в ту ночь, когда мы побывали в вашем доме, вам самому удалось утаить от меня важную информацию.

В другом конце комнаты Пили поднялся с кресла.