Неужели Джейкоб Хант испытывал похожие чувства, когда держал зуб Джесс?

Глубокий вдох — и я возвращаюсь в свой кабинет. Хватит миндальничать.

— Ты когда-нибудь присутствовал при вскрытии, Джейкоб?

— Нет.

Я усаживаюсь за свой письменный стол.

— Первое, что делает судмедэксперт, — это берет огромную иглу и втыкает в глазное яблоко, чтобы вытащить стекловидное тело. Если провести токсикологический анализ, можно увидеть, какие вещества присутствовали в организме жертвы на момент смерти.

— Какого рода токсикологический анализ? — интересуется Джейкоб, даже не моргнув при описании этой чудовищной картины. — Алкоголь? Лекарства, отпускаемые по рецепту? Или наркотики?

— Потом судмедэксперт делает на теле У-образный надрез и раздвигает кожу. Потом распиливает грудную клетку, чтобы открыть ее, как крышку у чайника, и начинает доставать органы, один за другим… взвешивать… разрезать на части, чтобы исследовать под микроскопом.

— «Однажды меня попытался опросить агент по переписи населения. Я съел его печень с бобами и хорошим кьянти».

— Потом судмедэксперт берет пилу и отпиливает верхнюю часть черепа, с помощью стамески вскрывает черепную коробку. Лезет внутрь и достает мозг. Знаешь, какой звук издает мозг, когда его достают из черепной коробки, Джейкоб? — Я имитирую звук ломаемой печати.

— Потом его взвешивают, верно? — интересуется Джейкоб. — В среднем мозг человека весит около килограмма, но самый тяжелый известный науке мозг весил две тысячи восемьсот пятьдесят граммов.

— Все, что я сейчас описал, — говорю я, подаваясь вперед, — все это только что происходило с твоей подругой Джесс. Что ты об этом думаешь?

Джейкоб вжимается в кресло.

— Я не хочу думать об этом.

— Хочу рассказать тебе, что во время вскрытия Джесс было обнаружено кое-что еще. Возможно, ты сможешь найти этому объяснение.

Он заметно приободряется, готовый принять игру.

— На теле обнаружены синяки, указывающие на то, что ее тащили за руки. И следы удушения.

— Что ж, — бормочет Джейкоб, — следы от кончиков пальцев или от ладоней?

— Это ты мне скажи. Ведь это ты тащил Джесс за руки, верно?

Лицо Джейкоба, когда он понял, что его загнали в ловушку, в точности напоминает лицо его матери. Его руки впиваются в подлокотники кресла, он качает головой.

— Нет.

— А душил? Ты же не станешь мне врать, что не делал этого?

Он закрывает глаза и морщится, как будто от боли.

— Нет.

— Почему ты ее задушил?

— Я не душил!

— Вы повздорили? Она сказала что-то, что тебе не понравилось? — не отступаю я.

Джейкоб сдвигается на край кресла и начинает раскачиваться. Он не смотрит мне в глаза, как бы я ни повышал голос. Жаль, что я записываю наш разговор не на видео, а только на аудио. Если поведение этого парня — не типичная иллюстрация вины, откровенно признаюсь, я не знаю, что тогда может говорить красноречивее.

— Я не душил Джесс, — говорит Джейкоб.

Я совершенно не обращаю внимания на это заявление.

— Ты душил ее, пока она не умерла?

— Нет.

— Ты ударил ее по лицу?

— По лицу? Нет!

— Почему же тогда у нее выбит зуб?

Тут он поднимает глаза — его взгляд застает меня врасплох. Он смотрит в упор, прямо, с такой неприкрытой болью, что меня подмывает опустить глаза, как обычно делает он сам.

— Это был несчастный случай, — тихо признается Джейкоб, и лишь тогда я понимаю, что сижу, затаив дыхание.

Сегодня утром мне удалось научить Тора удерживать на кончике носа скрепку.

— Ладно, — удовлетворенно говорю я, — давай сделаем еще кружок.

Я рассуждаю так: если я научу его удерживать скрепку и делать еще что-нибудь — может быть, кружиться или лаять в такт «Дикси», мы могли бы поучаствовать в шоу Дэвида Леттермана.

Только я положил скрепку на кончик его носа, как в мою контору врывается сумасшедшая.

— Мне нужен адвокат, — задыхаясь, сообщает она.

Ей около сорока, вокруг рта наметились морщины, в темных волосах серебрится несколько седых прядей. Но глаза делают ее намного моложе. Они цвета карамели или ириса — и почему, черт возьми, когда я смотрю на потенциальную клиентку, мне в голову лезут мысли о наполнителях мороженого?

— Проходите! — Я встаю и предлагаю ей кресло. — Присаживайтесь, расскажите, что у вас за беда.

— На это нет времени. Вы должны прямо сейчас пойти со мной.

— Но я…

— Мой сын в полиции, его допрашивают, вы должны положить этому конец. Я нанимаю вас от его имени.

Тор роняет скрепку. Я поднимаю скрепку с пола, чтобы он не проглотил ее в мое отсутствие, и хватаю пальто.

Я знаю, что могу показаться корыстолюбцем, но надеюсь, что она подведет меня сейчас к припаркованному у пиццерии БМВ. Однако она поворачивает направо, к побитому «вольво», на спидометре которого уже намотано больше полумиллиона километров. Надо будет попросить клиентку расплатиться наличными. Я опускаюсь на пассажирское сидение и протягиваю руку:

— Оливер Бонд.

Она не пожимает протянутую руку, вместо этого вставляет ключ в замок зажигания и на бешеной скорости стартует со стоянки. У меня отвисает челюсть.

— Эмма Хант, — представляется она.

Она входит в поворот, машину заносит.

— Вы… могли бы… посвятить меня… в детали происходящего?

Затаив дыхание, я вижу, как она проскакивает на красный свет.

— Вы новости смотрите, мистер Бонд?

— Пожалуйста, зовите меня Оливер.

Я потуже затягиваю ремень безопасности. Полицейский участок всего в каких-то паре километров, но я хочу добраться туда живым.

— Вы следили за развитием истории о пропавшей студентке Вермонтского университета?

— Тело которой недавно обнаружила полиция?

«Вольво» с визгом останавливается у полицейского участка.

— Я думаю, к этому как-то причастен мой сын, — говорит она.