По словам Джонса из Индианаполиса, ведущего местной радиостанции (просто наш однофамилец), температура достигла отметки в 48 градусов.

— Сорок восемь градусов, — повторяет мама. Она убирает руки с рулевого колеса, как будто и оно уже начинает плавиться от жары, и присвистывает. — От такой жары люди умирают.

Засуха и горячая волна воздуха привели нас в замешательство. Казалось, что время тянется невыносимо медленно, хотя наверняка виной всему была просто жара. Мы доехали до Индианаполиса, но мне уже стало мерещиться, что мы никогда отсюда не выберемся. Если так пойдет и дальше, этот автомобиль взорвется прямо на ходу.

Становится настолько жарко, что я уже больше не могу сидеть. Не думала, что когда-нибудь это скажу, но я жалею, что мы оставили наш старый универсал. У него в салоне было достаточно места, чтобы укрыться в тени. В «Эм-Джи» прятаться от солнца негде. Я лежу, свернувшись крошечным калачиком, свесив голову к коврику на полу. Мама смотрит на меня.

— Поза зародыша, — говорит она.

До того, как нам удается пересечь Индианаполис, температура поднимается еще на три градуса. Виниловый салон машины идет трещинами, и я указываю на это маме.

— Не смеши! — отвечает она. — Начнем с того, что он уже был потрескавшимся.

Я чувствую, как дышит каждая пора на моем лице. Пот бежит по внутренней стороне бедер. Мне претит сама мысль въехать в город из железа и бетона.

— Я не шучу. Буду кричать.

Я собираюсь с остатками сил и кричу — высокий пронзительный вой привидения, совершенно не похожий на звук, который может издавать мое тело.

— Ладно-ладно. — Мама пытается зажать уши, но не может без рук управлять машиной. — Хорошо! Что ты хочешь? — Она смотрит на меня. — Сноуборд? Кондиционер? Бассейн?

— Да, — вздыхаю я, — бассейн. Мне нужен бассейн.

— С этого и надо было начинать. — Она легонько толкает ко мне стоящий между нашими сиденьями лосьон для загара. — Намажься. Не то будет рак кожи.

Согласно департаменту туризма, в Индианаполисе городского бассейна нет, но относительно близко есть бассейн в здании Молодежной Христианской организации, куда нас наверняка могли бы пустить за плату. Мама узнает, как туда попасть, и (остановившись, чтобы получить письмо от дяди Джоли) едет прямо к нужному зданию.

— А если там закрытый бассейн? — ною я и тут же слышу, как кричит и плещется детвора. — Ой, слава богу!

— Поблагодаришь его, когда попадем внутрь, — бормочет мама.

Вам знакомо чувство, которое испытываешь, когда после жаркого летнего дня до голубой прохлады бассейна рукой подать? Какое наступает облегчение после семи часов страданий от перегрева? Как будто единственное спасение — наконец-то окунуться в эту прохладу. Именно такие ощущения я и испытываю, в ожидании прижимаясь спиной к желтым шлакобетонным стенам Молодежной Христианской организации. Мама пытается договориться. Дежурная отвечает, что у них не принято пускать посторонних.

— Вступи же в их организацию, — шепчу я. — Пожалуйста, давай вступим!

Не знаю, судьба это или милосердие, но дежурная впустила нас за десять долларов, и вскоре мы уже оказываемся на краю блаженства. Цемент обжигает мне пятки. На мелководье идет урок. Тренер-спасатель постоянно называет своих учеников гуппи. Они делают упражнение на ритмическое дыхание, и только половина выполняет указания.

— А ты купаться не собираешься? — спрашиваю я у мамы.

Она стоит рядом со мной полностью одетая, она даже не взяла из машины свой купальник.

— Ты же меня знаешь, — отвечает она.

Мне все равно. У меня нет времени на споры. Под запрещающие крики спасателя я ныряю на трехметровую глубину.

Сколько могу, задерживаю дыхание. На мгновение шанс утонуть выглядит предпочтительнее, чем вновь столкнуться с удушающей жарой наверху. Когда я выныриваю на поверхность, воздух плотно, как полотенце, обволакивает мое лицо. Мама исчезла.

И в машине ее нет. Нет и под зонтиками, где отдыхают дамы в пестрых купальниках. Я прохожу в здание организации.

Идет урок по тайцзи[9]. Я в изумлении: кому в такой день охота заниматься? Дальше по коридору я вижу синие двери с надписью «Женская раздевалка». Внутри влажно и много пара. Некоторые женщины моются за занавесками, но большинство предпочитают открытые кабинки в ущерб уединению. Три женщины бреют ноги, две мылят шампунем голову.

Крайнюю правую кабинку занимает молодая женщина с татуировкой на левой груди. Крошечная красная роза.

— Чем думаешь заняться на выходные? — спрашивает она.

Я вздрагиваю, но обращается она не ко мне.

Стоящая под соседним душем женщина протягивает руку за полотенцем, чтобы вытереть лицо. Она просто огромная! На ее руках и бедрах целлюлит, а живот напоминает морщинистую букву «V», нависающую над интимным местом.

— Собираются приехать Томми с Кэти и ребенком.

— Томми — это самый младший? — спрашивает женщина с татуировкой.

— Да.

Вторая женщина старше, чем мне показалось вначале, без шампуня ее черные волосы отливают сединой. У нее итальянский акцент.

— Томми — это тот, который связался с разведенкой. Я неустанно ему повторяю: «Поступай, как знаешь, но не женись на ней». Вы меня понимаете?

Остальные три женщины в душе яростно кивают. У одной фигура, напоминающая грушу, и обесцвеченные волосы. Рядом с ней морщинистая старуха, похожая на гигантский изюм. Она стоит на коленях на полу душа, как будто молится, и струи бьют ее по спине. У последней женщины длинные белокурые волосы, и она вся круглая: округлые плечи, округлые бедра. Круглый живот. Соски у нее втянутые.

— Зачем же ты, Мэг, его принимаешь? — удивляется она. — Почему не скажешь, чтобы приходил один или вовсе не являлся?

Женщина-гора пожимает плечами.

— Как скажешь об этом сыну?

Женщины поочередно покидают душ, пока здесь не остается только старуха. Я уже начинаю задаваться вопросом: а может, она здесь постоянно молится? Или, возможно, ей нужна помощь? Вот о чем я размышляю, когда отодвигается шторка душа напротив и оттуда выходит моя мама.

— Привет, милая, — говорит она с таким видом, словно ничуть не удивлена, что я здесь стою.

— Почему ты не сказала, что пойдешь в душ? Я беспокоилась о тебе.

Все присутствующие смотрят на нас. Когда мы поворачиваемся к ним, женщины делают вид, что заняты своими делами.

— Я тебя предупреждала, — отвечает мама, — но ты была под водой. — Она обматывает тело полотенцем, на ней надет купальник. — Просто захотелось охладиться.

Я не собираюсь с ней спорить и иду вдоль извилистых рядов шкафчиков. Мама останавливается перед Мэг, которая держит свое белье.

— Дайте Томми время, — советует она. — Он согласится.

У бассейна мама садится у края, где мелко, и болтает ногами в воде. Когда ей становится по- настоящему жарко, она опускается на первую ступеньку, чтобы пятая точка оказалась в воде. Я подплываю под водой и хватаю ее за щиколотки. Она кричит.

— Нечего тебе тут сидеть, — говорю я. — Дети уже все здесь описали.

— Ребекка, сама подумай: неужели их моча не опустилась на глубину?

Я пытаюсь напомнить ей, что это цементный бассейн и она сможет схватиться за край, если захочет оказаться в воде выше талии.